Напиток мексиканских богов
Шрифт:
– А че? – горничная снова затрясла ресницами.
– Черт-те че! – зло срифмовала Оксана. – Иди уже, умница! Восемьдесят второй освободился, прибрать надо.
Она проводила удаляющуюся Клаву сердитым взглядом и потянулась к телефону.
– Ну, чего тебе еще? – неприязненно отозвался мужчина на другом конце провода.
– Девку твою милиция спрашивала, – приглушив голос, сказала Оксана. – Ту, которая тут кораллами звенела!
– И что?
– А то, что Клавка, новая горничная, в шестьдесят пятом браслетик ее нашла! Менту его показала и на номер
– Вот дура! – выругался ее собеседник и бросил трубку.
– Кто дура? – с подозрением спросила Оксана у размеренно гудящей телефонной трубки.
Ей очень не хотелось думать, что в этой незавидной категории горничная Клавдия не одинока.
Ошибиться может каждый, даже опытный опер. Особенно если этот опер на самом деле не столько опытный, сколько голодный как волк и уставший как собака – бегает сутки напролет, высунув язык. Конечно, за год службы к собачьей жизни отчасти привыкаешь, но иногда очень хочется завыть.
У Матвея тоскливый звериный вой обычно рождался не в глубине души, а банально – в желудке. Уход жены, не выдержавшей сомнительных радостей сожительства с вечно отсутствующим борцом с преступностью, оголил тылы и оставил его без стратегических запасов чистого белья и горячего питания. Две недели на порошковом кофе с заветрившимися бутербродами сократили молодую жизнь Матвея на годы. Он уже чувствовал приближение голодной и холодной старости с ее ужасными болезнями – слепотой и маразмом. Да уж не они ли вызвали эту ошибку?
Матвей позорно перепутал двери двух соседних номеров на пятнадцатом этаже отеля «Перламутровый». Ему нужен был шестьдесят пятый, а он постучал в шестьдесят седьмой! Непростительная невнимательность. Но двери были одинаковые, как близнецы, и нумерацию интерьер-дизайнер совершенно по-идиотски вынес в простенок, не удосужившись хотя бы стрелочками указать, к какой двери относится тот или иной набор цифр!
Лейтенанта Матвея Колобова откомандировали из тихой родной деревни в модный приморский город на время проведения финансового саммита. Статус международного мероприятия предполагал усиленную охрану территории и объектов, своих бойцов на курорте не хватало, и бравых парней в форме собрали со всего края.
В гостиничных хоромах станичный опер чувствовал себя некомфортно. В отрыве от малой родины он душевно слабел. Однако постучал Матвей как надо: уверенно, но без суеты. Звук получился грозный и даже зловещий – нечто среднее между размеренными ударами стенобитного орудия и стуком молотка, загоняющего гвозди в крышку гроба. После такого стука ритуальная фраза «Откройте, милиция!» звучала не глупо, как в водевиле, а внушительно, как в драме. По мнению простодушного Матвея, услышав его стук, человек с нечистой совестью должен был содрогнуться в унисон с дверью и однозначно понять: в продолжение акустического шоу его будут грамотно раскалывать. И исполненное подозрения и боязни «Кто там?» как будто подтвердило: Матвей пришел точно по адресу.
Обитатель номера 1567 говорил хрипло и в нос, словно простуженный.
– Откройте, милиция! – произнес Матвей строго по сценарию.
– Ага, врите больше! – издевательски хрюкнули по ту сторону двери.
– Открывайте, а то хуже будет! – уже не по сценарию пригрозил он.
– Куда уж хуже, – прохрипели в номере, а потом за дверью мучительно проскрежетало, словно по кафельному полу с натугой проехал слон на коньках.
Матвей поднял на лоб солнечные очки и уперся в дверь взглядом, проникающая способность которого сильно уступала рентгеновским лучам. Личность того, кто засел в номере, интриговала его все больше. Разгулявшееся воображение рисовало выпуклый образ неуклюжего слона-конькобежца с аденоидами и гландами. Маразм крепчал.
– Открывайте, – устало повторил Матвей.
Дверь приоткрылась, и в проем высунулась невероятная физиономия, об обладателе которой с полной уверенностью можно было сказать только одно: это не слон. Вместо хобота на белой гипсовой морде пламенел нос, напоминающий морковку снеговика. Ниже шеи – тоже гипсовой – белоснежку неопределенного пола укрывала простыня. Белой и шершавой, как мел, была и рука, придерживающая дверь. А вот колпак на голове оказался малиновым и заканчивался пышным помпоном.
Все вместе смотрелось сногсшибательно и вызывало желание покружиться в хороводе под елочкой.
«Здравствуй, Мотя, Новый год! – ошеломленно сказал себе Матвей. – Кто же это – мужик или баба?»
За год работы в райотделе милиции родной станицы Трюховецкой молодой опер насмотрелся на разных чудиков, но живого снеговика он видел впервые. Похоже, география участников международного финансового форума была максимально широкой и захватывала даже Лапландию с Гренландией. Молодому оперу захотелось сбегать на подземную стоянку и проверить, не перепрофилирована ли пара боксов под удобные ясли для упряжек северных оленей.
– Вам чего? – прохрипел снеговик, пугающе кашляя белыми клочьями.
Так и не определившись с половой принадлежностью собеседника, Матвей вежливо сказал:
– Здравствуйте, уважаемое! Один вопросик, если позволите. Вам эта вещица не знакома?
– А что? – недружелюбно спросил снеговик, исподлобья глядя на блестящую штучку, которую опер раскачивал перед его морковным носом, как гипнотизер.
– Кажется, у вас есть украшение из одного набора с этой сережкой? – в бархатных лапах дознавателя блеснули кончики когтей. – Хотелось бы знать – откуда?
– Не знаю, о чем вы! – высокомерно заявил снеговик и хамски захлопнул дверь.
Матвей нахмурился, покатал желваки на скулах и снова занес кулак над дверью, но в самый последний момент удержался от удара: осознание, что он ошибся дверью, выплыло из бездны подсознания и достигло обитаемых глубин. Матвей передвинулся на шаг влево, внимательно изучил два набора цифр в простенке и со стыдом убедился, что так оно и есть: он пошло перепутал двери.
– Извиняюсь, уважаемое, ошибочка вышла, – виновато пробормотал он и переместился к соседнему номеру.