Напиток мексиканских богов
Шрифт:
– Ай! Не трогайте меня!
Услыхав истошный женский визг, Катерина тоже взволновалась. В продолжение лошадиной темы она с дробным топотом проскакала по пирсу и отважно перемахнула на палубу яхты «Сигейт», отчаянно призывая:
– Не трогай ее! Меня, меня трогай!!!
На «Сигейте» уже было светло и даже празднично: Василий между делом включил иллюминацию. Острые электрические огни цепко выхватили из темноты колченогую фигурку, которая марионеткой болталась на весу в могучей лапе Василия.
– Наташка! И тут
– Жор, пойдем уже в номер, а, Жор? – ныла Люся, зябко кутаясь в котиковый полушубок. – Холодно! Все-таки лучше бы мы в Дубай полетели…
– Дался тебе этот Дубай! Посмотри лучше, какой закат красивый! – бодро отозвался Жора, крепко подогретый изнутри коньяком.
– Закат – редкое природное явление! – встрепенувшись, назидательно сообщил гуляющим одинокий фотоохотник. – Фотографируйтесь на фоне заката!
– Ну, я не знаю… – капризно протянула Люся.
Она была не прочь запечатлеть для семейной истории посмертный пляжный отдых своих шубных котиков, но хотела, чтобы ее поуговаривали.
– У меня, наверное, нос синий…
– А у меня красный! – захохотал нетрезвый Жора.
– Очень красиво! – деловито заверил фотограф, приседая и вертясь с фотоаппаратом.
Щелкая камерой и сверкая фотовспышкой, он сделал несколько снимков, пытливо посмотрел в видоискатель, охнул и снова навел оптику – на сей раз явно мимо Жоры, Люси и невинно убиенных котиков.
– В чем дело? – нахмурилась Люся.
– Ромашка, Ромашка, я – Лютик! – страстно прошептал фотограф себе за пазуху.
– Жор, он извращенец! – Люся ахнула и потрясла мужа, как пыльный коврик. – Жора, забери у него фотик! Я не хочу, чтобы моя фотография осталась у какого-то психа!
– Ну ты, псих! – тяжело шевельнув плечами, грозно позвал Жора.
– Лютик, я – Ромашка! – утробным голосом чревовещателя пробасил псих. – Что у вас там?
– Активное движение в сторону объекта! Сначала какое-то чучело на кривой ноге, потом сладкая парочка, а за ними еще один тип, – забубнил в недра собственного организма психованный фотограф.
– А ну пошли отсюда, дорогая, – Жора цапнул ближайшего к нему котика.
Фотографироваться на фоне редкого природного явления, явно обещающего редкостные неприятности, ему решительно расхотелось.
– Да есть, есть у меня совесть! – тщетно пытаясь вырваться из лап Кинг-Конга, со слезой в голосе выкрикнула я.
– Тогда че тебе здесь нужно? – не разжалобилась Катька.
– Босоножки! – плаксиво ответила я.
– Совесть у нас есть, а обуви нет! – подсказала следующую реплику нахальная Тяпа.
Катька повернулась в Кинг-Конгу и растерянно поморгала:
– Ты че, обувью торгуешь?
– Не понял, – признался громила.
Он поднял меня повыше –
– Шпионишь, падла?!
– От падлы слышу! – возмутились мы с Нюнечкой.
Я дернула ногой, и фаршированная булыжником туфля бухнулась на палубу, как пушечное ядро. Это прозвучало как сигнал «На абордаж!» – и пиратское нападение состоялось!
– По местам стоять, с якоря не сниматься! – азартно проорал знакомый голос, и через борт лихо перемахнул дружественный белорусский партизан Лева.
– Ты еще кто такой? – набычился Кинг-Конг.
Ответить Лева не успел.
– Всем стоять! – сурово потребовал еще один знакомый голос, и на палубу спелыми сливами посыпались люди в черном.
Спустя считаные секунды все, чья одежда имела другое цветовое решение, лежали на досках лицом вниз.
– А говорили «стоять»! – язвительно пробурчала я в палубу.
– Женщины могут подняться, – хмыкнув, сказал настоящий полковник.
Я оттолкнула его руку и встала сама. А развратница Катька ограничилась тем, что перевернулась на спину да так и замерла в пассивно-гостеприимной позе.
– И что тут у нас происходит? – с неподдельным интересом спросил Артем Петрович.
Очевидно, готовая легенда была только у меня, и я сообщила:
– Лично я хочу забрать с этого корыта одежду и обувь моей больной подруги! Парчовое платье и золотые босоножки.
Кинг-Конг высокомерно отвернулся, а Артем Петрович спокойно сказал:
– Данное судно находится под охраной, а его владелец – под арестом, так что в ближайшее время отсюда никто ничего не заберет.
– Арестовали-таки нечестного депутата?! – обрадовалась я. – Ай да дедушка!
Тут Артем Петрович поглядел на меня туманно и предложил:
– Давайте-ка мы с вами, Танечка, ненадолго уединимся.
Спорить было бесполезно. Да и не хотелось, если честно…
– Давайте, – согласилась я и пошла по ступенечкам в каюту.
– Опять все ей! – громко возмутилась Катерина.
– Это она о чем? – бесхитростно поинтересовался полковник, спускаясь следом за мной.
Я предпочла отмолчаться.
Внизу неожиданно оказалось довольно много места – судя по количеству дверей, как минимум, три помещения. Я сунулась в ближайшее, увидела там большую кровать, ойкнула и попятилась.
– Кажется, кают-компания здесь, – Артем Петрович распахнул дверь в другую каюту. – Однако!
Полковник присвистнул. Я вошла за ним, взглянула на картину, занимающую целую стену, и нарочито небрежно сказала:
– Это Репин, «Торжественное заседание Государственного совета». Один из ранних набросков к полотну, которое сейчас хранится в Русском музее, – и не удержалась от ехидной реплики: – Видимо, господин Колчин подогревал свой боевой депутатский дух, созерцая благородные лики предшественников.