Наполеон Бонапарт
Шрифт:
17 октября 1809 года Фридрих Штапс по приговору военного суда был расстрелян. Перед смертью он крикнул: «Да здравствует свобода! Да здравствует Германия! Смерть тиранам!»
Наполеон на всю жизнь запомнил этого юношу с таким твердым взглядом ясных глаз. Он вспоминал о нем на острове Святой Елены.
Наполеон был человеком действия, и он не мог себе позволить предаваться раздумьям, пусть даже горестным и критическим. Надо было безотлагательно реализовать все возможные преимущества одержанной над Австрией победы. Продолжая идти все тем же ложно избранным путем, ведшим его от одной ошибки к другой, Наполеон спешил завершить победоносный мир политическим браком. Он наивно полагал, что, породнившись с одним из царствующих домов великих держав Европы, он тем самым укрепит свою династию. Это «династическое безумие» — повторим еще раз выражение Маркса — завело его так далеко, что, наткнувшись на фактический отказ Александра выдать за него замуж свою сестру [1046] , он решил жениться на дочери
1046
Когда Александр еще в Эрфурте сказал, что решение вопроса о браке зависит не от него, то была сущая правда. При резко враждебном отношении его матери Марии Федоровны и всего русского общества к Наполеону брак его сестры был фактически невозможен.
Наполеон охотно, даже с рвением пошел в расставленные ему сети. Для брака с Марией-Луизой ему пришлось преодолеть немало препятствий. Вероятно, самым трудным из них психологически был разрыв с Жозефиной. Эту женщину он продолжал любить, конечно иначе, чем в 1796 году, но в сущности она оставалась единственной женщиной, которую он любил. К тому же, как суеверный корсиканец со всеми атавистическими предрассудками и верой в приметы, он в глубине души считал, что это она принесла ему счастье. Удача стала ему сопутствовать лишь с того дня, когда он соединил свою судьбу с жизнью вдовы генерала Богарне. Та же женщина, принесшая несчастье Александру Богарне, ему принесла удачу. Это было проверено долголетним опытом, тринадцатью годами совместной жизни. Со всеми своими недостатками — мотовством, склонностью все отрицать, на все вопросы находить всегда одно и то же слово «нет», со всеми слабостями эта уже увядающая креолка была ему бесконечно дорога. Он с трудом переносил ее отсутствие; когда Бонапарт уезжал, у него сразу же появлялась потребность писать ей коротенькие записки, не более того, но мысленное общение с нею успокаивало его. Когда-кто-либо приезжал из Парижа и о чем-то рассказывал, он тут же перебивал: а что говорит императрица?
Жозефина последние два-три года уже знала, что дело идет к разрыву, и все же решающее объяснение для обоих было очень тяжелым.
Наполеону пришлось преодолеть немало препятствий формального характера. Чтобы осуществить юридический акт развода, ему пришлось нарушить конституционные законы, им самим установленные, и церковные. Но он считал брак с принцессой из дома Габсбургов спасительным для своей династии и, ломая законы, в короткий срок добился согласия Жозефины. За ней был сохранен титул императрицы со всеми вытекающими отсюда следствиями, и ей был передан дворец в Мальмезоне. Две императрицы, не считая государыни-матери; возможно ли это? Наполеон уже давно разъяснил, что слово «невозможно» для него не существует.
1 апреля 1810 года в Сен-Клу была торжественно оформлена гражданская свадьба. На следующий день в Лувре состоялась церковная свадьба; Наполеон намеренно предпочел Лувр собору Парижской богоматери — он хотел избежать следования кортежа через весь город. В Париже и во всей империи были большие торжества. Но ни народ, ни армия, ни даже правящая послушная во всем элита не одобряли этого брака. Наблюдательный, умный Тибодо, присутствовавший на торжестве в Сен-Клу и стоявший рядом с Массена, также не скрывавшим своего критического отношения к браку с австриячкой, заметил, что церемония бракосочетания «прошла холодно и грустно, как если бы это были похороны» [1047] .
1047
A. C. Thibaudeau. Memoires, p. 278.
Императрицей, полноправной властительницей Тюильри, Сен-Клу, Фонтенбло стала снова «австриячка», дочь императора Франца, принцесса из дома Габсбургов. Разве для того была казнена Мария-Антуанетта, чтобы через пятнадцать лет ее племянница, носящая почти то же имя, взошла на французский трон? В этом браке было нечто оскорбительное для французской нации; в нем видели как бы надругательство над могилами героев Вальми, Маренго, Аустерлица, даже более того — косвенную реабилитацию «старого режима». Ни один из политических актов Наполеона не был так непопулярен, как этот [1048] .
1048
Barante. Souvenirs, t. I, p. 320.
«Австрийский брак» имел и иные последствия: он ускорил и углубил разброд в правящих верхах империи. Новый двор императрицы Марии-Луизы, сформированный в основном из старого дворянства, из полуэмигрантских, полуроялистских кругов, вступил в конфликт с новым, имперским дворянством. Многочисленный клан Бонапартов, успевший обрасти своими малыми дворами и своей политической клиентурой, был теперь также в оппозиции. Бонапарты потеряли, в особенности после рождения в марте 1811 года сына Наполеона, получившего титул римского короля, всякие надежды на французский трон. Они должны были потесниться и уступить первое место новой, габсбургской родне императора [1049] . Круги, связанные с семьей Богарне, с Жозефиной, были также, естественно, против «австрийского брака». Наконец, его осуждало по понятным причинам все поколение, прошедшее через революцию и двадцать лет антиавстрийской политики.
1049
De Pontecoulant. Souvenirs, t. Ill, p. 124–125.
Политически «австрийский брак» не дал и не мог дать тех преимуществ, на которые рассчитывал Наполеон. Он не укрепил престижа династии ни внутри страны, ни вне ее. По-видимому, лично, по крайней мере первое время, Наполеон был поглощен новой, многое менявшей в его жизни ситуацией. Может быть, даже, женившись на восемнадцатилетней девушке, начинавший стареть, Наполеон почувствовал себя как бы помолодевшим.
Но это длилось недолго; женщина, ставшая без ее согласия его женой, оставалась для него в сущности чужой. Ее последующее равнодушие к падению императора и измена с каким-то ничтожным Нейпергом были, конечно, не случайны: то было продолжение брака по расчету. После шумно справленной свадьбы и даже после счастливого отцовства Наполеон почувствовал себя еще более одиноким, чем раньше. Кому он мог довериться? С кем мог говорить откровенно?
Огромное внимание, уделяемое зарубежной историографией «австрийскому браку» Наполеона [1050] , неоправданно. Этот брак был лишь одной из многих ошибок, допущенных Наполеоном, это был не более чем частный случай в общей ошибочной политике.
Когда некоторые крупные историки, например Луи Мадлен, называют 1809–1810 годы апогеем империи и признают ее кризис начиная с 1811 года [1051] , то это доказывает, что внешний ход событий заслоняет их внутреннее содержание.
1050
Fr. Masson. L'Imperatrice Marie-Louise. Paris, 1902; его же. Napoleon et son fils. Paris, 1922; его же. Napoleon et sa famille, t. IX–XI; de Bourgoing. Marie-Louise. Imperatrice des Franijais. Paris, 1938; Ed. Driault. Le roi de Rome. Paris, 1932; L. Madelin. Histoire du Consulat et de I'Empire, t. VIII.
1051
L. Madelin. Histoire du Consulat et de I'Empire, t. VIII–IX.
О каком апогее могла идти речь? — он остался давно позади. Начиная с 1808 года, с новых территориальных приобретений и первых выстрелов испанской авантюры, кризис империи стал прогрессировать. Попытка подчинить французскому господству большую часть Европы с ее старыми, давно сложившимися государствами и с новым, неодолимым процессом складывания единых национальных государств была химерой, авантюрой, неизбежно обреченной на поражение. Эта политика химер означала в то же время превращение войны из временной, чрезвычайной меры в постоянную институцию режима империи. Материальные ресурсы и физические силы Франции не могли выдержать такого напряжения — оно становилось невыносимым для всех классов общества. Наконец, попытка задушить Англию с помощью континентальной блокады также оказалась непосильной для Франции. Хотя ослабление английской конкуренции на европейских рынках стимулировало развитие французской промышленности, она была не в состоянии покрыть ни потребности Европы, ни даже свои собственные. Экономический кризис 1811 года был далеко не случаен: он явился закономерным результатом общего перенапряжения французской экономики. В то же время становилось все более очевидным, что поставить Англию на колени не удалось.
Складывание в 1808 году оппозиционного комплота Фуше — Талейран было не только выражением их личного недовольства какими-то сторонами режима, до сих пор ревностно ими поддерживаемого. Оно имело и более глубокий смысл. В лице Фуше и Талейрана, в лице миллионера Уврара, арестованного в 1808 году, брюмерианская буржуазия, являвшаяся до сих пор опорой империи, переходила в оппозицию к бонапартистскому режиму. Она мирилась с потерей всех политических прав, она готова была подчиняться жесткой руке императора до тех пор, пока его власть защищала ее интересы и создавала гарантии на будущее. Авантюризм, политика химер, ставшие неотделимыми от имени Наполеона, противоречили практическому здравому смыслу буржуазии; трезвые подсчеты показывали, что рано или поздно дело закончится крахом. Война высасывала из деревни все молодое мужское поколение. Пока это длилось год, два, три и сопровождалось блистательными победами, с этим легко мирились; когда же набор новобранцев, год от году все более жестокий, превратился в систему, когда армия только поглощала и никто не возвращался, крестьянство начало глухо роптать.