Наполеон Бонапарт
Шрифт:
Ей нужны были союзники в этой нелегкой борьбе, и она быстро нашла достаточно сильного — министра полиции Жозефа Фуше. С некоторых пор по трудно объяснимым мотивам (в том числе обшей нелюбви к братьям Бонапарт) у Жозефины установился контакт с Фуше. В вопросах утверждения монархии Бонапартов Фуше занял твердую отрицательную позицию. Бывший эбертист был противником монархии не потому, что это противоречило его убеждениям, а потому, что противоречило его интересам. Его убеждения за долгие годы менялись; интересы всегда были личными. Фуше полагал не без основания, что при монархии, как бы она ни именовалась, его прошлое лионского террориста станет неудобным; в лучшем случае его заставят уйти в тень. Этих мотивов было вполне достаточно, чтобы вступить в союз с Жозефиной для совместного противодействия намерениям первого консула.
Бонапарт быстро разглядел возникшее у него под боком препятствие. С Жозефиной он не мог и не хотел тогда, в 1802 году, расставаться. Но у него было достаточно и иных веских причин, чтобы не удерживать слишком предприимчивого министра. 26 фрюктидора X года (13 сентября 1802 года) было объявлено о ликвидации министерства
741
Corr., t. 8, N 6322, p. 32.
Бонапарт был доволен так удачно найденным решением. Жозефину он также сумел умиротворить. Он дал ей все требуемые заверения и, чтобы полностью ее успокоить, предложил скрепить их союз новой унией: свою падчерицу Гортензию он предложил выдать замуж за своего, младшего брата Луи. Детей от этого нового союза Бонапартов и Богарне усыновят старшие. У Наполеона и Жозефины будут наследники. То был изобретательно продуманный вариант политического брака, в котором было учтено все, кроме взаимной склонности сторон. Это, как известно, за себя отомстило [742] . Брак был несчастливым, и супруги вскоре фактически разошлись. К тому же Луи категорически отвергал саму идею объявления наследником его гипотетического сына. Но последствия обнаружились позже, а пока Бонапарту удалось восстановить в доме мир и преодолеть сопротивление жены задуманным планам.
742
F. Bernardy. La reine Hortense. Paris, 1968.
Небо над Францией, казавшееся в марте 1802 года безоблачным, стало вскоре заволакиваться тучами. «Прочный мир!», «Почетный мир!», «Длительный мир!» — сколько раз произносились и повторялись эти слова весной 1802 года. То были иллюзии.
Амьенский мир оказался кратковременной передышкой в длительной, упорной борьбе Англии и Франции. Все противоречия, все спорные вопросы, которые были не преодолены, а лишь отсрочены, должны были рано или поздно снова стать предметом спора. При наличии доброй воли эти споры возникли бы позже. Но доброй воли не было с обеих сторон и быть не могло: экономическое и политическое соперничество двух капиталистических стран, борющихся за первенство, могло решаться только силой. То было столкновение двух агрессивных по самой своей природе держав.
Исследователи, изучавшие это время, уделяли много внимания выяснению вопроса о том, кто первый сделал неизбежным разрыв [743] . Бонапарт всегда настаивал на том, что ответственность за возобновление войны лежит на Англии и что английское правительство на другой день после Амьенского мира было озабочено тем, как перейти от мира к войне [744] . В этих доводах есть доля истины. Амьенский мир был действительно выгоднее Франции, чем Англии, и, тогда как во Франции он был встречен всеобщим удовлетворением, в Англии, может быть именно поэтому, его восприняли как бесславный, плохой мир; с первых же дней он подвергся резкой критике. Верно и то, что во Многих действиях британского правительства отчетливо преступало намерение задеть первого консула, вызвать его раздражение, спровоцировать на необдуманные шаги. Первым тому доказательством было назначение лорда Уитворта послом в Париже. Человек, самым именем своим напоминавший о ночном убийстве в Михайловском замке, был направлен к первому консулу в Париж… Зачем? Предвестником новых злодеяний? Ночной совой, накликающей новые беды? Суеверный корсиканец испытывал к этому человеку отвращение, граничащее с ужасом. Взрыв ярости, внезапно овладевший Бонапартом на большом Приеме у Жозефины 13 марта, когда срывающимся голосом он кричал невозмутимому и надменному Уитворту: «Мальта или война! И горе нарушающим трактаты!» — этот взрыв ярости был порожден не только нарушением статей Амьенского мира. Ему посмели прислать послом человека, причастного к убийству Павла. В его собственный дом засылают убийц!
743
E. В. Тарле. Континентальная блокада; А. Сорель. Европа и французская революция, т. VI; P. Coquelle. Napoleon et l'Angleterre (1803–1813). Paris, 1904; R. Mowal. Diplomacy of Napoleon. London, 1924; B. Stroh. Das Verhaltnis zwischen Frankreich und England in den Jahren 1801–1803. Berlin, 1914; O. Brandt. England und die napo-leonische Weltpolitik, 180»—1803. Heidelberg, 1916; M. Philipson. Die aussere Politik Napoleons I. Leipzig, 1913; O. Browning. England and Napoleon in 1803. London, 1887; Ed. Driault. La politique extericure du premier Consul. Paris, 1910.
744
Napoleon 1. Textes inedits et variantes, publ. par Nada Tomiche. Geneve, 1955, p. 43–50.
Верно, наконец, то, что Франции было, конечно, выгоднее продлить как можно дольше состояние мира, оттянуть разрыв. Даже Уитворт признал это: «Я замечаю у Бонапарта сильное желание продолжать переговоры и по возможности избежать разрыва» [745] . Все это так. Но вместе с тем столь же несомненно и то, что действия Бонапарта, проводимая им политика не способствовали примирению сторон. В марте 1802 года, в дни оформления мирного договора с Англией, в Сан-Доминго была снаряжена военная экспедиция в составе тридцати пяти тысяч солдат, возглавляемая шурином первого консула генералом Леклерком. В сентябре того же года была отправлена в Левант миссия генерала Себастиани, которая, хотя и была преподнесена общественному мнению как преследующая цели изучения возможности торговли, в действительности должна была изучать нечто совсем иное — реальные возможности нового завоевания Египта. В апреле 1803 года была направлена миссия генерала Декана в Индию; тайная инструкция предписывала генералу вступить в соглашение с вождями индийских племен для организации совместной борьбы против англичан.
745
А. Сорель. Европа и французская революция, т. VI, стр. 233.
Такова сухая хроника важнейших актов колониальной политики Франции этих лет [746] . Каковы бы ни были ее реальные результаты (экспедиция в Сан-Доминго, например, закончилась полным фиаско), они воспринимались в Лондоне как доказательства антианглийской направленности французской политики. Континентальная политика Франции, начиная с присоединения Пьемонта (сентябрь 1802 года) и кончая решительным противодействием всем попыткам завоевания английскими товарами рынка Франции и зависимых от нее стран, вызывала еще большее негодование в Лондоне. Словом, реальных причин для взаимного раздражения было более чем достаточно. Традиционные ссылки в последующих политических выступлениях по обе стороны Ла-Манша на «неутолимое честолюбие» Бонапарта и на «коварство Питта» были лишь общепринятой условной формой сокрытия действительных пружин конфликта. Они имели вполне прозаическое содержание и в главном относились к области экономических интересов и военно-стратегических соображений.
746
Ed. Driault. La politique exterieure du premier Consul;]. Saunloyant. La colonisation Iran^aise pendant la periode Napoleonienne. Paris, 1931.
12 мая 1803 года дипломатические отношения между обеими странами были порваны. Но война между Францией и Англией была поединком льва и кита. Франция не имела флота, чтобы поразить Англию на море. Британия не имела армии, чтобы одолеть Францию на суше. Один на один они оставались недосягаемы друг для друга. Следовательно, борьба между двумя западными державами с неизбежностью становилась борьбой за континентальных союзников. На первом этапе во всяком случае исход борьбы решался средствами дипломатии.
В 1803 году Бонапарт оптимистически оценивал перспективы. Он по-прежнему придавал первостепенное значение отношениям с Россией. Вопреки ожиданиям ему удалось найти пути соглашения с новым царем. Он послал в Россию с поздравлениями по поводу восшествия на престол Александра I своего лучшего дипломата, не имевшего, правда, никакой профессиональной выучки. Умный, сдержанный Дюрок с присущим ему тактом, не навязываясь, вопреки противодействию Панина сумел понравиться Александру, и царь ему тоже понравился [747] . Оба молодые (им не было и тридцати лет), они сумели найти дружеский тон, умело дозируемый сознанием разницы положения. Переговоры быстро пошли вперед, и 26 сентября (8 октября) в Париже был подписан мирный договор между Французской республикой и Российской империей [748] . Через два дня, 10 октября, там же было подписано секретное соглашение между теми же державами, предусматривавшее совместные согласованные действия в вопросах германской и итальянской политики и восстановление добрых отношений между Францией и Турцией [749] . Это был несомненный успех французской дипломатии, одна из крупных ее побед. Без нее, вероятно, не был бы возможен и Амьен.
747
Сб. РИО, т. 70, стр. 176–182, 189–193.
748
Министерство иностранных дел СССР. Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Рос. мин. иностр. дел (далее — ВПР), т. I. М., 1960, стр. 95–97. Весьма ценная публикация документов.
749
ВПР, т. 1, стр. 98—102.
Расчеты на Россию и придавали твердость Бонапарту в его нарастающем конфликтё с Лондоном. В июне 1802 года было достигнуто соглашение с Россией по вопросам Германии [750] . Не следовало ли в этом видеть установление тесного сотрудничества двух держав? Бонапарт, по всей видимости, переоценивал ситуацию. Он недостаточно принимал во внимание, что русское правительство улучшало отношения не только с Францией, но и одновременно с Англией и Пруссией. У Бонапарта возникали мысли о создании могучей континентальной коалиции — Франции, России и Пруссии. Идея союза трех континентальных держав не была беспочвенна. На заседании Негласного комитета при Александре I 24 марта (5 апреля)
750
Там же, стр. 221–230.