Наполеон и Мария-Луиза
Шрифт:
«Остроумная, жизнерадостная, умеющая придать своему голосу едва уловимый оттенок невыразимой мягкости, унаследованный, вероятно, от отца, служившего по судебному ведомству; глаза ее, ласковые и нежные в минуты покоя, иногда хитрые и очень редко злые, светились умом. В общем же это была загадочная особа: ум ее был неглубок, знания поверхностны, а вкусы не отличались утонченностью. Как бабочка, порхала она по жизни, но, когда обстоятельства принуждали ее к этому, умела быть серьезной. Сердце служило ей компасом, а рассудок — рулем».
Урожденная Зоэ Талон, мадам дю Кайла была дочерью маркиза Омера Талона, личности весьма странной. За свою жизнь он сменил одну за другой разные должности: в 1777 году был королевским адвокатом, в 1779-м-советником следственного департамента, затем королевским судьей по гражданским делам в Шателе и, наконец, в 1789 году депутатом Генеральных штатов и тайным агентом. Известность приобрел причастностью к одной из самых загадочных авантюр эпохи Реставрации — к делу Фавраса.
В конце 1789 года маркизу де Фаврасу нанес визит Кромо дю Бур, казначей графа Прованского, и передал ему два миллиона франков, предоставленных банкирами из Голландии. Деньги предназначались для похищения Людовика XVI и перемещения его в Перон.
— Когда король окажется в Пероне, — пояснил Кроме дю Бур, — наемники, которые за деньги бунтуют жителей окраин, перебьют народных вождей, потребуют отречения короля и провозгласят Монсеньора королевским наместником.
Маркиз де Фаврас был авантюристом, за неимением средств влачившим жалкое существование. Прельстившись деньгами, он дал согласие и принялся за дело: закупил оружие и лошадей, нанял людей, установил связь подкупленными смутьянами.
Пост, приблизительно соответствующий должности председателя гражданского суда департамента Сены.
Но, на свою беду, он допустил непростительную оплошность, доверившись некоему Морелю, который, ужаснувшись задуманным, выдал Фавраса Масею де Невилю, подчиненному Лафаиетта. И «доблестный генерал» приказал арестовать Фавраса.
На процессе по этому громкому делу граф Прованский, которого все в Париже считали виновником заговора, очень ловко отвел от себя подозрение, и Фавраса приговорили к смертной казни.
Происходящее было глубоко омерзительно несчастному, и он упорно молчал во время следствия. Но когда ему стало ясно, что Монсеньор не сделает ничего для его спасения, он написал длинную докладную записку, раскрывающую связь заговорщиков с братом короля, и передал ее председателю суда.
Председательствовал в суде Омер Талон.
Прочитав записку Фавраса, судья опрометью побежал в тюрьму и стал на коленям умолять осужденного не говорить об этом в суде.
— Если вы выдадите Монсеньора, скандал затронет короля, королеву и вообще весь двор. Ваше обвинение, дискредитируя королевскую фамилию, может стать причиной падения монархии. — Поскольку эти слова не тронули узника, Омер Талон прибавил: — Вы — правоверный католик и, добровольно приняв на себя мученический крест, попадете в рай. Монсеньору своим молчанием вы сохраните жизнь, а если он забудет о своем долге но отношению к вашей семье, — уверяю вас, я сумею ему об этом напомнить: ведь отныне он в моих руках.
Соблазненный надеждой без труда попасть в райские кущи, Фаврас молчал до конца процесса. 19 февраля 1790 года его повесили на Гревской площади.
Толпившийся на площади народ заметил некоего святого отца, поспешившего сесть в карету, которая умчала его прочь тотчас после свершения казни. Это был не кто иной, как аббат Ле Дюк, родной сын Людовика XV, проводивший осужденного в последний путь. Он был из числа заговорщиков, и сейчас торопился успокоить Монсеньора, что «все в порядке»…
Однако Омер Талон на всякий случай сохранил докладную записку казненного Фавраса.
Документ этот сейчас хранился у мадам дю Кайла, и виконт Состен де Ларошфуко, ультрароялисты и члены Конгрегации знали об этом…
Во времена Империи Фуше арестовал Омера Талона по подозрению в симпатиях к роялистам. Юная Зоэ в 1802 году она вышла замуж за графа дю Кайла тщетно попыталась получить разрешение повидаться в тюрьме с отцом. Но когда министерство полиции возглавил Савари, герцог Ровиго, она вспомнила, что супруга новоиспеченного министра была ее однокашницей! Она попросила об аудиенции и была принята.
Начав с беглого воспоминания о том, как она в компании герцогини де Ровиго провела полдня в гостях у мадам Кампан, Зоэ изложила свою просьбу.
— Я хотела бы повидаться с отцом, — просто сказали ока и залилась слезами.
Надо сказать, что Савари как-то особенно взволновал визит этой девочки. Он приблизился к ней и лицемерно пообещал оказать ей эту услугу, но лишь при одном условии… «Несмотря на чувство гадливости, мадемуазель Талон принуждена была согласиться на многое, чтобы проникнуть в эту юдоль печали и страданий», — написано в одном из мемуаров тех лет.
С тех пор всякий раз, чтобы повидать отца, Зоэ должна была сначала прилечь на софу, которую предусмотрительный и педантичный де Ровиго поставил в своем кабинете. Поначалу она относилась к этому как к вынужденной формальности. Но постепенно у партнеров пробудилось взаимное чувство, и с обоюдного согласия они перенесли свидания в другое место.
В один прекрасный день, когда абсолютно голые любовники лежали в спальне де Ровиго на огромной кровати, которая в результате бурных любовных ласк напоминала поле сражения, дверь распахнулась и на пороге появилась герцогиня с ведром холодной воды в руках. Она уже давно заподозрила, что муж ей изменяет.
— Ни с места! — Крикнула она и, подбежав к кровати, окатила водой незадачливую парочку .
«Ледяной душ мгновенно спустил их с небес на землю, — пишет барон де Блэз, — Зоэ и Ровиго стали оглушительно чихать и имели при этом презабавный вид. Затем министр, чтобы скрыть свою наготу, которая была не слишком привлекательной, спрятался за шторой…»
Но это происшествие не охладило любовников, и они продолжали наслаждаться на министерской софе. Таким образом, в выигрыше оказался не только Омер Талон.