Наполеон и женщины
Шрифт:
Оставшись одни, любовники взобрались на сдвинутые кровати и начали резвиться, катаясь по ней время от времени, как пара игривых щенков.
Жозефина, которая брала уроки галантных игр у м-м Тальен, показывала любовнику сложные позиции, разжигая его любовное неистовство. Но переизбыток страсти привел к тому, что сдвинутые кровати разъехались и любовники очутились на полу.
Снова появилась малютка-горничная, помогла любовникам привести ложе в порядок, после чего вернулась к своим делам.
Ничуть не обескураженные, любовники снова залезли на кровать и продолжали свое занятие, но — увы! — последовала новая катастрофа. Когда маленький капитан пылко трудился, даруя блаженство
На следующий день любовники отправились в Париж, единодушно решив путешествовать не спеша и с комфортом.
Бонапарт, сокрушив Растадт, уже прибыл в Париж. Прежде чем явиться к членам Директории, он поехал на улицу Шантерэн (переименованную потом в его честь в улицу Виктуар — (Победы), чтобы обнять свою жену.
Так же как в Милане, он позвал, открыл дверь, прошел по пустым комнатам и, наконец, встретил слугу.
— Где же мадам?
Когда он узнал, что Жозефина еще не прибыла в Париж, глаза его пожелтели, как у тигра.
Он не успел еще снять треуголку, как вошел с поклоном мажордом.
— Это Вам, мой генерал! — сказал он, протягивая пачку счетов. В отсутствие Бонапарта Жозефина заново отделала и меблировала свой парижский дом.
Счетов было на тридцать миллионов наших старых франков! Расстроенный Бонапарт заперся в своей комнате.
Через три дня он грустно входил в Люксембургский дворец, где Директория организовала в его честь пышную церемонию. Когда он появился в сопровождении Талейрана, бывшего тогда министром иностранных дел, его соратники встали с восклицаниями: «Да здравствует Республика! Да здравствует Бонапарт!»
Но что ему было до присутствия министров, послов, членов Совета Старейшин и Совета Пятисот, магистратов, чиновников высокого ранга, — «Всего Парижа» эпохи — раз не было Жозефины! Праздник не представлял для него никакого интереса. Он прослушал эклоги, поэмы, гимны в свою честь, но в громе оваций он думал только о жене. Раз ее здесь нет, значит, она его обманывает и надо с ней развестись.
Но 2 января 1798 года Жозефина прибыла в Париж, волнующая и кокетливая, нашла тысячу оправданий для своего отсутствия, — и он снова был у ее ног и простил ее.
Спустя несколько дней прибыл Ипполит Шарль. Жозефина снова занялась устройством его дел. Она рекомендовала его в торговую компанию Бодэн, получавшую немалые барыши, снабжая солдат Директории слишком узкими гетрами, слишком короткими рубашками, моментально рвущимися чулками, скверным фуражом и негодными лошадьми. Креолка получала от этой компании неплохие комиссионные.
В марте Бонапарт узнал от своего брата Жозефа о делах Жозефины с ловким купцом Бодэном, а также о том, что она ежедневно встречается с Ипполитом в одном из домов предместья Сент-Оноре.
Разъяренный Бонапарт бросился к жене, в жестоких словах высказал все, что думает о ней, для полноты эффекта разбил цветочный горшок и ушел, хлопнув дверью.
Жозефина сразу же написала Ипполиту, предупреждая его об опасности. Письмо сохранилось. В нем звучит ненависть Жозефины к семье Бонапартов. Вот оно, со всеми особенностями стиля и орфографии: "Жозеф имел вчера крупный разговор со своим братом. Меня стали допрашивать, знакома ли я с месье Бодэном и правда ли, что я расстаралась обеспечить ему поставки для армии в Италию, и что им известно, что Шарль живет в доме месье Бодэна на Сент-Оноре 100, и я хожу туда каждый день. Я ответила, что я обо всем этом понятия не имею, а если он хочет развода, пусть так и скажет, зачем
Да, мой Ипполит, я их ненавижу; моя любовь и нежность принадлежат только тебе; они видят, как они мне омерзительны, будучи причиной моей разлуки с тобой; они видят мою тоску, мое отчаяние. Ипполит, я покончу с собой, да, я хочу покончить свою жизнь, которая отныне для меня тягостное бремя, раз я не могу посвятить ее тебе.
Увы! что же мне делать? но что бы они ни делали, я не покорюсь этим монстрам…
Умоляю тебя, скажи Бодэну, чтобы он говорил, что он меня не знает; что он получил снабжение итальянской армии вовсе не через мое посредство; чтобы он приказал портье на улице Сент-Оноре 100 говорить, что он меня в жизни не видел; чтобы он не использовал рекомендательных писем, которые я ему дала, когда он начал свои дела в Италии; ах, я боюсь, что это Жюдье выдал нас Жозефу… Но знай, что как бы они меня не мучили, они не в силах оторвать меня от моего дорогого Ипполита, мой последний вздох будет о тебе.
Я сделаю все, чтобы увидеть тебя сегодня. Если мне не удастся, я пошлю к тебе завтра Блондэна, чтобы назначить час встречи в Саду Муссо… [16]
Прощай, мой Ипполит, тысяча поцелуев пламенной любви…" [17]
Отправив это письмо влюбленной мидинетки, Жозефина явилась к Бонапарту и осыпала его ласками, а он, как всегда, не мог перед ней устоять…
АНГЛИЯ ОПОВЕЩАЕТ МИР О НЕУДАЧЕ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ БОНАПАРТА
16
Прежде владение Филиппа Эгалите; парк был открыт для публики после Революции; то, что от него осталось — теперь парк Монсо современного Парижа. — Прим. пер.
17
Письмо цитируется по книге Луи Астье «Великая любовь Жозефины»
«Со времени экспедиции в Египет Бонапарт покорился своему жребию вечного рогоносца».
Восторг, с которым приняли его возвращение двести тысяч парижан, «полных безумного энтузиазма», открыл Бонапарту его исключительную популярность. В тот вечер, когда он возвращался от Барраса, толпа, предвосхищая события на семь лет, единодушно приветствовала его бурной овацией, словно государя.
Он приехал к себе домой крайне возбужденный. Сидя у камина, он размышлял о том, что судьба, быть может, предоставляет ему возможность совершить государственный переворот.
Разложение Директории зашло так далеко, что французский народ желал теперь пристойного режима, твердого правления во главе с человеком, не замешанным в грязных политических махинациях. И Бонапарт уже осознавал, что ему предназначено стать таким человеком. Прогуливаясь в парке замка Монбелло (где он установил королевский этикет), он признался однажды Мио, французскому послу во Флоренции:
— В сущности, я еще ничего не совершил… Что ж вы думаете, мой триумф в Италии должен послужить возвеличению адвокатишек Директории — этих Карно и Баррасов? Или укреплению Республики? Бредовая мысль! Республика тридцати миллионов человек! С нашими-то нравами, нашими пороками… Эта химера опьяняла французов, но она развеется как дым… Им нужна слава, удовлетворенное тщеславие, но свобода? Нет, это не для них.