Наполеон и женщины
Шрифт:
Вечером, возвратившись в свой дворец, он спросил Бертье о встреченной молодой женщине. Бертье быстро вернулся с подробным докладом:
— Это гражданка Полина Фуре, которая в мужском костюме приехала в Египет со своим мужем. Ей всего двадцать лет, но она пересекла пустыню под палящим солнцем без единой жалобы, хотя и крепкие солдаты падали на этом пути обессиленные. Весь 22-й стрелковый полк, где служит ее муж, влюблен в нее, но относятся к ней с уважением. Она и муж — идеальная пара.
Откуда же она взялась, эта обольстительная Полина, которая привлекла внимание главнокомандующего?
Герцогиня д'Абрантес расскажет нам об этом:
"Полина родилась в Каркассоне. Отец ее был из приличного общества, мать, я полагаю, горничная или кухарка. Эти два начала определили ее характер и ее жизнь: она получила некоторое образование и стала портнихой-надомницей. Она была самой красивой девушкой Каркассона — и самой добродетельной, а понятие добродетели в Каркассоне построже, чем в Париже…
Ее называли Полиной Беллилот (Красоточкой), и она в самом деле была пленительной. Это прозвище дали ей в доме моих друзей; месье и м-м Саль были к ней добры, как она того и заслуживала, и обращались с ней скорее как с дочерью, чем как с приходящей портнихой…
Однажды месье де Саль давал обед. За десертом, как это было принято тогда в провинции, обычно кто-нибудь из гостей пел. На этот раз месье Саль вытащил в гостиную смущенную Беллилот и заставил ее спеть. Преодолев свою застенчивость, она спела очаровательно и прочитала стихи.
Знание стихов было редкостью не только в Каркассоне, но и в Париже — Беллилот произвела впечатление. Через несколько дней она сказала месье Салю, что один из гостей, месье Фуре, сделал ей предложение.
— Я могу стать хозяйкой дома. Состояние у него среднее, но на жизнь хватит. Я согласилась.
И она вышла замуж. Вскоре весть об экспедиции в Египет дошла до Каркассона. Фуре, как и другие отставники, еще способные взяться за оружие, захотел принять участие в экспедиции, хотя, как и все, имел самое смутное представление о том, что предстояло там французской армии. Он отправился в Тулон и, не желая разлучаться с молодой женой, взял ее с собой. Полина, по своей природе склонная к авантюрам, только и желала вылететь из тесного гнезда и испытать свои крылья.
Она переоделась в мужской костюм и прибыла в Египет".
Эта мясистая блондинка дала возможность Наполеону восстановить утерянный престиж перед своей армией.
Но прежде чем уложить Полину в свою постель, Наполеон пережил любопытное приключение.
Однажды к нему во дворец явился генерал Вердье:
— Гражданин генерал, — заявил он возбужденно Бертье сказал мне, что Вы ищете пригожую и искусную молодую особу, которая могла бы скрасить Ваши досуги. Кроме того, он рассказал мне, что пышнотелые рабыни, которых Вам показали, совершенно не в Вашем вкусе. Так вот, я обошел множество гаремов и нашел шестнадцатилетнюю девственницу, обворожительную больше глазочку. Мне ее показали голой. Кожа как атлас, грудки твердые, ляжки упругие, ноги длинные и пушок на треугольничке нежный как шелк…
Знаменитый орлиный взгляд Бонапарта на миг мечтательно затуманился. Заметив это, гражданин Вердье продолжал:
— Это чудо зовется Зейнаб. Она дочь шейха Эль Бекри, который очень не прочь послать ее ко мне на вечер. Если она вам понравится, вечером она будет в Вашем распоряжении.
— Когда я могу увидеть эту особу? — спросил Бонапарт.
— Она должна прийти ко мне на полдник во второй половине дня.
— Я приду, — коротко отозвался Бонапарт.
К четырем часам дня молодой генерал, в форме из толстого синего сукна, которую он единственный носил при 35° в тени, прибыл к Вердье. Зейнаб с матерью была уже там и уплетала горы пирожных с эвкалиптовым вареньем. В один миг Бонапарт был очарован; он приветствовал мамашу, сделал несколько комплиментов девочке, выпил чашку кофе и удалился.
У дверей он сказал провожавшей его мадам Вердье:
— Пусть ее приведут мне сегодня вечером! Очень довольная, мадам Вердье вернулась в гостиную и передала слова Бонапарта двум египтянкам, которые радостно вскрикнули.
— Это великая милость Провидения, — добавила она, — ведь генерал Бонапарт самый могущественный человек в мире.
Зейнаб и ее мать бросились на колени, целуя ковер у ног хозяйки дома, и вернулись к себе, всю дорогу воссылая благодарственные молитвы Аллаху. Еще горячее была их благодарность Всевышнему, когда через два часа французский солдат принес подарок для Зейнаб от генерала: ларчик, полный роскошными подарками — ожерельями, браслетами и засахаренными фруктами.
Вечером, когда Бонапарт с нетерпением ожидал маленькую арабку, поразившую его своей восточной красотой и грацией, мадам Вердье возымела неудачную идею. Чтобы сделать Зейнаб еще более соблазнительной, решено было превратить ее в парижаночку. «С помощью нескольких француженок, — рассказывает нам Марсель Дюпон, — ей изменили прическу, сделали шиньон, нарядили ее в длинное платье Директории, упрятали красивые бронзово-золотистые ноги в атласные чулки. Скованная непривычным нарядом, еле дыша и неловко ступая, Зейнаб, казалось, утратила все свое очарование».
В десять часов вечера эту размалеванную куклу ввели во дворец Эльфи-Бея, где Бонапарт, облачившийся в пестрый домашний халат, пребывал в ожидании восхитительной ночи. Увидев Зейнаб, он вскричал с изумлением:
— Да что это такое?!
Адъютант объяснил ему, что генерал Вердье решил придать Зейнаб европейский облик. Бонапарт был ошеломлен, и пружина его интимных чувств, настроенная на восточную экзотику, мигом ослабла.
Поняв, что он разочарован, Зейнаб, предвкушавшая потерю девственности, как праздник, громко зарыдала. Генерал не устоял перед этим безмерным детским горем.
— Ну, не плачь, — сказал он, — разденься-ка!
И он по-отечески помог ей освободиться от платья, снять чулки и распустить прическу.
Обнажилось такое прелестное тело, что генерал не замедлил показать все признаки самого полного удовлетворения. Он схватил ее, в два прыжка донес до постели и «положил руку на ее дельту», если употребить выражение ученых его экспедиции о смысле амулетов египетских крестьян.
Тогда девочка осушила свои слезы и робко улыбнулась, искренне обрадовавшись такой нежности.
— Спасибо, генерал… — прошептала она.
Польщенный Бонапарт продолжал в том же духе, вскоре перешел к более серьезным действиям — и когда Зейнаб становилась женщиной, лицо ее выражало восторг ребенка, поедающего большую вкусную конфету.
На утро Бонапарт велел отвезти Зейнаб к отцу в карете, нагруженной щедрыми подарками. Но завтрашнего дня это приключение не имело. Для мести Жозефине и Англии эпизод с милой девчушкой был слишком мелким.
Он стал думать о новой встрече с Полиной Фуре; как всегда и бывает, на помощь пришла случайность.
Каир в это время становился все более оживленным; каждый день открывались кафе, лавки, банные заведения, а сейчас, в ноябре 1798 года, ожидали открытия парка увеселений, как в знаменитом Тиволи, где парижане проводили свои воскресенья. Вот какое заманчивое описание этого будущего «египетского Тиволи» было помещено в «Курьере Египта»:
"Самый обширный и красивый сад Каира весь засажен лимонными и апельсинными деревьями с ароматными плодами и листвой; всюду источники, ручейки, фонтаны. А в здании будут все развлечения, все удобства, каких только можно желать. Будет и читальный зал с превосходным подбором книг.
В общем, в этом месте соединятся все виды игр и удовольствий. В Париже есть прекрасные сады Тиволи, и Елисейские, и много других, но Каир — тоже великолепный и прославленный город, и «египетское Тиволи» необходимо не только для его обитателей, но и для привлечения европейской, в особенности французской, публики, от которой мы незаметно будем перенимать французские нравы и моды".