Наполеон - исчезнувшая битва

Радзинский Эдвард Станиславович

Утром он продолжил диктовку:

– Я высадился на Эльбе в тот самый день, когда ничтожный Бурбон въезжал в Париж. Эльба... конечно же, это была издевка Меттерниха. Меня, мечтавшего о Вселенной, наделили владением размером с королевство Санчо Пансы! Но я ничем не выказал разочарования. Только отметил: "Следует признаться, сей остров уж очень мал".

Приехали мать и сестра Полина. Матери очень понравилось. Здесь был пейзаж нашей Корсики - те же горы, селения, утопающие в зелени, виноградники взбираются на холмы. И тот же климат - ветер с моря, пылающее солнце и лазурное небо. Да и я пережил здесь возвращение в прошлое: знакомая

с детства картина - мать, спешащая к мессе. Я смотрел на нее из окна домика, который именовали моим дворцом. И видел, как она теряется среди одинаковых черных платков, которые надевают в храм женщины на Корсике и на Эльбе. Мать говорила мне: "Господь подарил тебе этот маленький рай". И вначале я был счастлив. Страдают короли, лишившись трона, а я был только солдат, ставший властелином по воле случая. Дворец для меня всегда был в тягость, война и полевой лагерь - мой удел. Здесь я стал тем, кем был прежде, - солдатом, отдыхающим после битв.

Полина и мать рассказали мне новости о семействе. Жозеф и Жером бежали из Парижа в Швейцарию. Они умоляли Марию Луизу уехать с ними. Но ее отец послал к ней князя Эстергази, и тот увез ее вместе с сыном... Я ждал ее, писал ей письма... правда, без ответа... Они подсунули ей жалкого австрийского генерала (граф Нейперг - любовник Марии Луизы*), думали меня унизить... Кстати, вы слышали о нем?

– Да, сир.

Он колебался, но не мог не продолжать.

– Граф молод?

– Ему под сорок, но выглядит как резвый юноша.

– Еще бы! Он не воевал или в лучшем случае, как и все австрияки, много и ловко бегал с поля боя. Не могу простить себе: зачем я оставил существовать эту жалкую двуличную империю?.. Хотя надо отдать должное: императрица неплохо справлялась с тем, что я поручал ей, пока бил союзников. Она могла стать действующим лицом великой трагедии! Но жалкой сучке предоставили красивого кобеля... Животное... она справляла свои супружеские обязанности, как ходят на горшок. Она не отдавалась, но предавалась в кровати. Без огня, без упоения. Это было брюхо... австрийское брюхо. Ей оставят несколько жалких строк в моей истории!..

Его несло, он с трудом остановился. И сказал:

– Вы уже поняли - это забудьте! Мы будем с уважением... нет, с почтением относиться к императрице в нашей рукописи, ибо она исполнила свое великое предназначение - дала Франции наследника. Который должен править и будет править!.. Но тогда, на острове, я написал ей: "Мадам, наш сын должен править Францией... Вот почему я с нетерпением жду вас обоих..." И потому, когда приехал некий очаровательный польский шляхтич с ребенком... да, это была графиня Валевская, переодетая в мужской костюм... мне пришлось немедля отправить ее обратно в Польшу. Ибо я ждал императрицу и римского короля... Но Луиза показала мое письмо отцу и попросила... защиты от мужа! Жаль... ибо в это время я уже окончательно выработал план...

С первых дней моего пребывания на острове я объявил, что сделаю из этого клочка земли процветающее крохотное государство! Эльба оказалась богата ископаемыми. Я велел разрабатывать железные рудники и строить дороги. Реформировал управление - образовал Государственный совет, который заседал в крохотном домике. Я хотел, чтобы на континент постоянно поступало одно и то же: "Император очень доволен жизнью, он обрушил на остров всю свою неукротимую энергию". И в европейских дворцах весело хохотали над моими "преобразованиями"...

Все это время я получал

вести из Франции, которая так ужасно простилась со мной. Как быстро там все переменилось! Обнищавшие эмигранты, как саранча, набросились на несчастную страну - возвращали себе имения, титулы, звания, мундиры. Все, над чем потешались в Париже, теперь нужно было чтить. Включая жалкого короля с тройным подбородком. Когда этот ничтожный подагрик впервые прибыл в Париж, он с трудом вылез из кареты. И мои гренадеры, пропахшие порохом, повидавшие смерть во всех ее обличиях, должны были приветствовать старую развалину - эту жертву не поля сражений, а времени. И они надвигали свои медвежьи шапки на глаза, в которых было одно презрение. Мундиры моих маршалов должны были смешаться в Версале с красными мундирами гвардии короля. И израненный в боях маршал Удино шествовал к обедне рядом с герцогом Муши, сроду не подходившим к пушке. И оба презирали друг друга. По улицам расхаживали спесивые дряхлые эмигранты, чьи манеры и одежды давным-давно вышли из моды... Они были смешны - великая трагедия для всякого француза.

Главное для победы - наладить коммуникации. Я наладил, как только отдохнул, то есть на другой день по приезде. Информация из Парижа поступала теперь ежедневно! Да, пламя ярости уже клокотало, и жалкое новое время рождало тоску о прежнем - великом. Пришло письмо от брата Люсьена. Он жил в Италии и деловито просил меня "побыстрее приготовить железо для доменных печей", которыми он владеет. Я отлично понял его призыв. Что ж, "железо" непременно будет! И железная корона Италии вернется на голову того, кому она должна принадлежать! Второй раз после переворота восемнадцатого брюмера брат звал меня взять власть.

Вскоре очередной посланец Люсьена сообщил: на Венском конгрессе Талейран предложил союзникам отправить меня (точнее: сослать) подальше, на Азорские острова. Он предупреждал, как опасно сейчас оставлять меня рядом с Италией - родиной моих побед. И я понял: если великий хитрец забеспокоился, значит, воистину пора! Мне уже прислали его печальное резюме о вернувшихся Бурбонах: "Ничего не поняли, ничему не научились". Что ж, наши мнения совпадали... Но эти идиоты на конгрессе только посмеялись над ним. Они ведь знали, что отвоевать Францию с несколькими сотнями солдат - невозможно...

Еще раз все обдумав, я принял решение. Никто о нем не знал. Все приготовления были сделаны мной в совершеннейшей тайне. В день отъезда я, как обычно, поужинал с матерью. И после чая сказал ей, как бы между прочим: "Нынче ночью я уезжаю... в Париж". Она сначала не поняла. И тогда я добавил: "Я причинил Франции много бед, пора загладить вину".

Она была матерью солдата и женой повстанца. Она поняла и приняла мой поступок... как и то, что меня ожидало. И сказала: "Господь, видно, не хочет, чтобы вы погибли от дряхлости, скорее всего он определил вам смерть с мечом в руке". Обняла и перекрестила.

Я составил обращение к нации: "Французы, я возведен на престол вами! В изгнании я услышал ваши жалобы и упреки своему императору. Вы упрекали меня за то, что ради своего покоя я жертвую благом Отечества. И вот я переплыл море, невзирая на все опасности. Я снова вступаю в свои права, основанные на правах ваших... Солдаты, мы не побеждены! Просто нашлись среди нас изменники - нашим лаврам, нашему Отечеству и своему Государю. Теперь ваш император снова с вами! Присоединяйтесь! И наш орел снова взлетит до небес и сядет на купол собора Нотр-Дам!"