Наполеон. Последняя любовь
Шрифт:
— Наверно, это оставили для тебя. Тебе это нравится?
Наполеон внимательно посмотрел на тарелку.
— Теперь, когда ты об этом спросила, должен тебе признаться — не очень.
Люсьен часто пропускал общую трапезу.
— Где ваш брат? — спрашивала Летиция, занимая место в конце стола.
И кто-нибудь отвечал.
— Люсьен? Он со своими ужасными друзьями, о чем-то с ними спорит, поэтому не идет домой.
Люсьен постоянно с кем-то спорил — дома и с друзьями, во время еды, после нее, на улице и в клубе якобинцев [53] — везде, где он мог найти слушателей. Он был убежден, что может стать известным оратором, и большинство семейства было с ним согласно. Но он им частенько доставлял большие хлопоты.
53
Якобинский
Полина также не была послушной девочкой. Она была убеждена, что дама не станет сидеть за столом во время еды, она должна полулежать на кушетке.
— Маман, так всегда было в дни Римской империи, — заявляла она. — Тоже самое относится и к мужчинам, и это было правильно.
— Неужели тебе хочется есть, лежа на кушетке? — спрашивала ее мать. — Это же так неудобно.
— Нет, маман. Мне так больше нравится, и ты попробуй.
— Кто же станет подавать еду, если мы все окажемся на диванах?
Эта проблема совершенно не интересовала жеманную девочку. Иногда ей удавалось сделать по-своему. Так случалось, когда присутствовала бездетная тетушка Гертруда. Она забирала с собой еду и выходила в другую комнату. Когда ее пытались за это отчитать, она обычно отвечала.
— Мне доставляет удовольствие следить за ней. Я никогда не видела, чтобы кто-то умел так красиво есть. Вам известно, что она может, лежа на спине, съесть тарелку супа, не пролив ни единой капли?
Но мы несколько отвлеклись. Итак, речь шла о пище. Бонапарты никогда не могли договориться по поводу того, что следует подавать на стол. Когда Летицию спрашивали об обеде, который ей понравился, она обычно отвечала.
— О, это был такой спокойный обед! — и улыбалась. Это значило, что процесс приема пищи прошел без скандала.
Но так бывало весьма редко. Когда их единственная служанка Катерина приносила главное блюдо, сразу начинались язвительные реплики и кто-то обязательно говорил.
— Вот сейчас мы и узнаем, кто же у нас любимчик? — говорила мать, имея в виду того, чье любимое блюдо подавали сейчас на стол. У каждого из детей было свое любимое блюдо.
Те, кто долго жил во Франции, конечно, стали предпочитать французскую кухню. Им нравились особенные блюда со странными соусами, острые закуски и жирные десерты. Даже корсиканский барашек им уже не нравился, если к нему не подавали гарнир. Им начали нравиться необычные овощи, рис и томаты. Томаты послужили предметом спора между приехавшими на каникулы детьми и теми, кто оставался дома. На Корсике томат называли яблоком любви, и это были весьма дорогие овощи. Томаты считались овощами, вызывавшими страсть, ни одна уважающая себя хозяйка не желала, чтобы дома на столе были подобные овощи. Это значило, что их не подавали на стол в семействе Бонапартов. Но юные бунтари, получив тарелку тушеной баранины без гарнира, тяжело вздыхали.
Тоже самое происходило и с рыбой. На острове ловили огромное количество рыбы. Среди них были мурены и чудесная пресноводная форель. Ее обычно готовили в кипящем растительном масле и щедро посыпали перцем, и всем очень нравилось это блюдо.
Но теперь вкусы переменились. Жозеф, начиная есть, часто едва не давился костями.
— У форели стало больше костей, чем было раньше, — начинал он жаловаться.
Даже популярный десерт — кекс, изготовленный из муки, сахара и белого вина, — перестал нравиться детям. Летиция с грустью поглядывала на блюдо, с которого кто-то нехотя брал кусочек кекса.
«Они, видимо, считают свою бедную старую мать плохой кухаркой», — в отчаянии решила она.
Различие во вкусах придавало особую нотку спорам за столом.
— Может, они будут вести себя лучше, если мы станем приглашать больше гостей? — спрашивала расстроенная мать у больного мужа или старой служанки.
— Они все должны вести себя, как наш маленький Набулеоне, — обычно отвечала служанка. — Он ест все подряд и никогда по пустякам ничего не болтает. Я не хочу никого называть, но некоторые… Ха! Они болтают слишком много!
Часто споры возникали из-за того, кто понесет поднос наверх дядюшке Лючано. Как-то было решено, что настала очередь Полины. Она протестовала изо всех сил.
— Дядюшка Лючано страдает от подагры, и ему лучше меня не видеть. Он относится ко мне с подозрением с тех пор, как я нашла мешочек с деньгами.
— Я думаю, — заявил больной папаша Карло, — что подагра дядюшки Лючано не станет сильнее его мучить, если он тебя увидит, моя красавица.
Но папаша Карло не все знал. Полина возвратилась через несколько минут с виноватой мордочкой.
— Пожалуйста, маман, я не хотела этого делать.
— Что делать, Полина?
— Маман, когда я пришла, он на меня посмотрел и нахмурился. Это было очень противно, маман. Потом он сказал: «О, это ты! Неужели им мало моих страданий?» — Маман и папа Карло, я потеряла от злости голову.
— Что ты сделала, дитя мое? — спросила мать.
— Маман, мне хотелось как можно быстрее покинуть комнату, и я позабыла о его подагре и придавила подносом его большой палец!
7
Как-то Летиция пригласила к обеду одного молодого человека. Это случилось спустя несколько лет после смерти главы семейства. Наполеон приехал домой в отпуск из Ла Фере, а Жозеф работал на Корсике. Молодой человек прибыл вовремя, и его представили семейству; каждый из них услышал его имя по-своему — господин Гритт, Гриит, Грилл или Грим. Он был на пару лет старше Наполеона и на дюйм его выше.
По нему было видно, что у него водятся приличные деньги. На нем был фрак из тонкого шелковистого черного сукна. Фалды достигали колен, а спереди он был настолько коротким, что выглядывал яркий жилет. Брюки были красивого сливового цвета и чудесно пошиты. Его шляпа, которую у него приняла малышка Каролина и торжественно водрузила на знаменитый диван, была с широкими полями и спереди украшена золотой пряжкой.
Наполеон сразу решил, что он из Англии. Он напоминал англичанина длинным носом и длинной нижней челюстью, а его серые глаза порой становились насмешливыми.
Визитер сел справа от Летиции, а трое старших братьев напротив него. Люсьен в тот день болтал больше обычного. Он постоянно наскакивал на Жозефа, чей спокойный консерватизм служил постоянным источником раздражения для Люсьена. Он его спрашивал, знает ли Жозеф, что лидера после смерти господина Мирабо [54] можно будет найти среди якобинцев или кордельеров [55] ? Известно ли ему, что австрийская королева собирается бежать из страны?
54
Мирабо, Оноре-Габриель-Виктор Рикетти, граф (1749 — 1791) — один из вождей третьего сословия при подготовке французской революции, выходец из аристократии, выдающийся оратор. В молодости вел беспорядочную жизнь и по требованию отца был заключен в крепость, откуда бежал за границу с женой маркизой Моннье, известной по имени Софи. Голландия выдала его Франции, и он просидел два года в тюрьме. По возвращении домой был избран в Генеральные штаты и выступал в Национальном собрании в интересах конституционной монархии. Рост революционного движения побудил его к тайному сближению с двором. Нужда в деньгах толкнула его в июле 1790 г. на свидание с Марией-Антуанеттой. С этого момента он начал получать субсидии от короля. Но Национальное собрание считало его до самой смерти сторонником революции. Лишь Конвент обнаружил его связь с двором и удалил его прах из Пантеона.
55
Кордельеры — члены французского политического клуба (1790 — 1794), официальное название «Общество прав человека и гражданина». Назывались они так по месту своих заседаний — в здании бывшего монастыря кордельеров (францисканцев). Кордельерами были Ж. П. Марат, Ж. Дантон, К. Демулен и др.