Наработка на отказ
Шрифт:
– Муравей, – сказал куратор, глядя под ноги. – Ползет к своему муравейнику. Уже и инстинкт самосохранения нарушен, только не стадность. Что ему грозит, мусорщик?
Менигон скосил на куратора один глаз: неужели не понятно? Впрочем, откуда им может быть понятно? Что они там, в Ореоле, знают о людях и об их обществе? Кому об этом нужно знать? Мусор, пыль под ногами…
– Разорвут, – сухо объяснил Менигон. – Ясное дело: тоннель будут восстанавливать, отправку отработавших контракт на Землю снова отодвинут на несколько месяцев. Может быть, Живоглот сумеет отбить его у толпы. Тогда через пару дней его вместе с другими пленными вывезут подальше в степь и заставят вырыть яму, если он еще сможет двигаться. Впрочем, здесь же Биртолли… Вероятно, изобразят какой-то суд, Искандера приговорят к пожизненному, поскольку смертной казни в Редуте не существует, а Биртолли накропает об этом заметку «В добрый час!», где подчеркнет демократизм нового правительства и исключительное уважение к законности. После чего в камеру осужденного вполне можно будет пустить кислородно-азотную смесь в земных пропорциях, само собой, без примеси этой гадости – аммиака. Кто сказал, что человек не способен этим дышать? Заключенный умрет своей смертью…
– Утихни, мусорщик. Я понял.
Пренебрежения в голосе куратора Менигон не уловил. Он и не пытался уловить. Что с того, что мусорщик, кому-то надо и мусором заниматься, всякая работа на благо Ореола достойна и уважаема, если делается от души, а по-другому и не бывает. Неспособных нет. Ранняя отбраковка делает дело, даже на Земле об этом начинают догадываться.
– Спустись к нему, мусорщик.
– Его прощают? – спросил Менигон.
Куратор посмотрел на него так, что пришлось отвернуться. Вредно подолгу жить вне Ореола, начинаешь забывать элементарные вещи. Ореол не прощает и не наказывает. Ореол отсекает от себя лишнее, это очень тонкая работа – заметить лишнее и вовремя убрать, пока оно не пустило корни. Лучше перестраховаться, допущенную ошибку можно потом исправить.
– Пригласи его сюда, мусорщик.
– Ясно, равный.
Так и есть, они там намерены исправить ошибку. Исправлять будет мусорщик – это его работа, работа очень редкая, один-два случая на сто лет, – а куратор проследит, чтобы все было как надо. Потом он подхватит эстафету и передаст ее дальше, потом еще дальше и так до самого Ореола, до окончательного исправления ошибки. Что нужно отбракованному, чтобы Ореол признал свою ошибку? Может быть, взорвать одну-две горы?
– Ты еще здесь, мусорщик?
– Иду, равный.
Надо идти. Искандер обалдеет, когда к нему с неба аки ангел спустится его бывший наставник. Кстати, почему бывший? И сейчас придется наставлять, куратор имеет в виду именно это. Добрый ангел-хранитель, мудрый и всепрощающий, заботящийся по-отечески – кто может поклясться, что никогда не мечтал о таком, хотя бы подсознательно? Искандер не может, нет сомнения. И это замечательно.
«Ну вот и все, Искандер. Ты видишь, как просто все кончается. Нужно только смотреть на человечество со стороны, а лучше сверху, и тогда все будет очень просто. Попробуй, это совсем не трудно. Неаппетитное зрелище, правда? Забудь свои земные детские воспоминания, их не было. Забудь все до того дня, когда твой отчим привел тебя в кадетскую школу».
«Это был ты, Винс?»
«Нет, это был другой мусорщик. Меня тогда на Земле не было».
«А мои настоящие родители?»
«Они в Ореоле. Возможно, они захотят с тобой встретиться».
«Возможно?!»
«Если найдут время. Мы очень много работаем, Искандер. Без этой работы и тщательнейшего, скрупулезнейшего отбора достойных мы бы никогда не вырвались вперед и не стали такими, какие мы есть. Человечество унизительно следует законам природы – мы научились менять их по своему вкусу. И создавать новые. Вселенная людей тесна и убога даже по сравнению с внешним уровнем Ореола, а ведь в нем двенадцать уровней. Будущее человечества ничтожно по сравнению с нашим будущим. Мы работаем на будущее, Искандер. Мы его делаем».
«А своих отбракованных детей вы, значит, отправляете на Землю? Вываливаете мусор?»
«Именно мусор, Искандер. На Земле ему самое место».
Хорошая фраза. Вот так и надо ему сказать, пусть прочувствует. Захочет стереть ложную память – сотрем. Восстановить истинную? Может быть, лучше не надо: маленький мальчик, больше всего боящийся быть отбракованным, преувеличенные детские страхи… Ошиблись, бывает. Радуйся, бывший человек, ты признан достойным Ореола!
«А Лиза?»
«Что – Лиза?»
«Ее ведь можно спасти, правда? Ты ведь ее оживишь? Ну скажи мне, Винс!»
«Зачем?»
«Винс!»
«Она никогда не сможет встать вровень с нами. Ореолу не нужны примитивные биороботы».
«Плевать на Ореол! Винс! Сделай же что-нибудь, это не для нее, это для меня. Вы же там всемогущие, для вас это раз плюнуть. Не нужно мне никакого Ореола, оставь меня здесь, только оживи ее, слышишь, только оживи, ведь ты же можешь!..»
Могу, подумал Менигон. Наверное, именно поэтому при исправлении ошибки всегда присутствует куратор: от этих мусорщиков можно ждать чего угодно. Специфика работы у них такая: одной ногой в мусоре, другой в Ореоле. Ни один мусорщик не скажет, что ему по душе эта работа. И ни один из них не хочет навсегда уйти в Ореол. Почему? Об этом не говорят. Даже мусорщик с мусорщиком не станут об этом говорить. Это стыдно. Никто из нас не признается в том, что мы просто любим этих людей, это бездарное, грешное, плоско-нахрапистое человечество с предсказуемым будущим, что часто, очень часто нам отчаянно и бесплодно хочется помочь этому человечеству стать немного счастливее, помочь хотя бы одному человеку, хотя бы одному…
– Равный, – сказал Менигон, – ты уверен, что он согласится вернуться?