Нарисуй мне в небе солнце
Шрифт:
Ниже табличка извещала о фамилии, имени и отчестве медсестры. Касаткина Надежда Михайловна. Яр запомнил и вошёл.
— Доброе утро, — поздоровался он с приятной улыбчивой женщиной лет сорока.
— С началом трудового дня, Ярослав Андреевич. Сегодня мерки снимем и халат вам закажем. Да вы проходите, располагайтесь. Сейчас объясню, где какие журналы и что надо фиксировать в компьютере. Пока у нас тихо, гипертоники с диабетиками идут. Но не с самого утра, пока расшевелятся. Вызовы получите после приема. Дети тоже сейчас не особо. А вот завтра грудничковый день. Будем взвешивать, измерять
Ярик понимал её недоверие, но всё равно сказанное казалось обидным. Тут он врач. Но тёплый взгляд Надежды Михайловны рассеял все сомнения.
— Да я понимаю. Хорошо, что сказали, я повторю всё.
А потом началась работа. Один пациент, второй, третий. Рецепты, направления, писанина, журналы, запись активов. Часы приёма пролетели как одна минута, утро сменилось обедом, вызова оказалось всего три, и перед тем как идти на участок, Яр вытащил бульон из холодильника и поспешил в роддом.
В справочном его пытались отфутболить, потому как время неурочное — тихий час. Но он всё же объяснил, что никакой не родственник, а пришёл, потому что чувствует ответственность. И бульон вон с курицей сварил, девице этой никто домашнего не принесёт, а ей кормить сына.
— Сейчас, — ответила ему дородная дама в окошке. А потом открыла двери и попросила пройти к заведующей. Вид у неё был такой, что Ярослав заподозрил неладное. И если честно, то самое страшное — смерть младенца.
Заведующую пришлось подождать, она кого-то консультировала в отделении. А когда вернулась, то пригласила Яра в кабинет.
— Я понимаю, что вы второй день в городе, доктор Поляков. Но может быть, Марина говорила где и с кем живёт? Где мать её? Или отец ребёнка?
— Ничего она не говорила, кричала, рожала, да и всё, — отвечал Яр. — Ребёнок умер, да? Я и не знал, что её Мариной зовут.
— Кто умер? Все живы, только сбежала Марина. Ребёнка бросила, поела, переоделась в чистое, что мы выдали. Помылась, отлежалась, в себя пришла и сбежала. Да что с бомжарки-то взять. Она отказ по-нормальному не написала. Записку оставила. Вот смотри.
Ярослав взял в руки записку. Удивил почерк: красивый, детский немножко, как в прописях почти.
«Сына моего тому врачу отдайте, благодаря которому он на свет появился. Он добрый, он человека из него вырастит. А я не смогу. Какая из меня мать… Я ж по подворотням живу. И имя моему мальчику пусть он даст».
— Вот такие пироги, Ярослав Андреевич.
Ярослав сел на стул, ещё раз перечитал записку, потом ещё раз.
Он чувствовал, как его пробирает мороз, руки дрожали, а слёзы почти подступили к самым глазам.
Она бросила сына, эта дура Марина пыталась его сначала убить, родив в туалет, а теперь бросила. Хорошо, что он слишком мал и не понимает, а вот Ярослав хорошо понимал, как это. И все чувства смешались: за малыша этого неразумного, за себя, за злость и обиду на всех женщин. То чувство, которое он пытался подавить в себе и жить, чтобы не ненавидеть.
— И что с ним теперь? С ребёнком? — он почти шептал.
— Пока у нас, потом переведём в дом малютки. Ярослав Андреевич, вы не при чём совсем. И не думайте, что вы теперь должны усыновить мальчика. Нет, это бред и перекладывание ответственности. Асоциальные личности часто так делают, для собственного успокоения. Вроде она позаботилась, подарила чужому человеку своё дитя. Вы и так сделали всё, что в ваших силах. Мальчик жив. И вы ничем ему не обязаны. Проблема в том, что раз нет отказа — его усыновить никто не сможет. Вот и всё. Я думала, её место обитания у вас узнать, а вдруг она проболталась.
— Она, наверно, в сарае у меня жила. Я и не заходил туда. Вчера не до того было, а сегодня некогда. Я сейчас по вызовам, а потом в сарай пойду, успею засветло, у меня адреса всего три.
Ярослав встал, подошёл к двери, потом обернулся и произнёс:
— Мальчика Андреем назовите. Хорошо? Я заходить к нему буду.
Не дождавшись ответа, он пошёл по вызовам, понимая, что нужен людям, они его ждут. Пусть не именно его, а просто врача, но ждут.
Первой пациенткой стала бабулька с гипертонией. У неё очень кружилась голова, настолько, что в туалет она шла по стеночке. Яр застал её мирно спящей в своей постели. Дверь не заперта на замок, потому что открывать некому, а она врача ждёт.
Разбудил, выяснил, что ночью была скорая, давление сбили, долго оно сопротивлялось. Медики, со слов бабушки, и уколы ставили, и внутривенное вводили. На столе сигнальный лист оставили. Посмотрел — всё сделано правильно, по инструкции. Померил давление — низкое, вот и причина головокружения. Оказывается, она и до «скорой», и после гипотензивные препараты пила. До — потому что думала вызывать или не вызывать, вдруг само снизится, а после — на всякий случай, чтоб подольше не поднималось. Пришлось объяснять, что так делать не стоит, потом ставить чайник, заваривать покрепче и, удостоверившись, что диабета у пациентки нет, напоить её чаем с сахаром. Снова измерить давление. И только когда она совсем пришла в себя, собраться на следующий вызов.
Провозился он долго. Всего-то три вызова, а времени потратил…
Так невозможно, потому что вызовов будет много. Ещё месяц, и начнутся простудные и вирусные инфекции. Значит, надо работать продуктивней. А ещё думал о Марине и о том мальчике, которого он Андреем назвал. Найти бы её, мать эту непутёвую. Странная она какая-то. Так на сына смотрела, просила же не забирать, а бросила. Кукушка.
Около его дома суетились люди в рабочей одежде. Грузовик с кирпичом разгружали. Ярик удивился — сейчас же с хозяевами встретиться должен.
Но самым неожиданным сюрпризом оказался Рендж Ровер отца, стоящий во дворе дома.
Часть 6
— И что это значит? Что ты тут делаешь? — Ярослав не смог скрыть возмущения в голосе, войдя в дом и застав отца за приготовлением ужина.
— Я тоже рад тебя видеть, сын! — Андрей Петрович накрыл крышкой шкворчащую в новенькой сковородке картошку. — Пять минут, и мы садимся ужинать, я селёдку почистил, а Дашка огурчики маринованные дала с помидорами. Водку из холодильника достань. Рюмки в шкафу.