Нарком Берия. Злодей развития
Шрифт:
Сын Меркулова, Рэм Всеволодович, вспоминал, со слов отца, такой эпизод: «…в конце войны в Кремле проходил прием, на котором присутствовали Сталин, члены Политбюро, военные, писатели, артисты. Как руководитель госбезопасности отец старался находиться рядом с Иосифом Виссарионовичем. В какой-то момент Сталин подошел к группе артистов и завел с ними разговор. И тут одна артистка с восхищением воскликнула, мол, какие прекрасные пьесы пишет ваш министр (к тому времени наркомат госбезопасности был переименован в министерство). Вождя это очень удивило: он действительно не знал, что отец пишет пьесы, которые идут в театрах. Однако Сталин не пришел в восторг от такого открытия. Наоборот, обращаясь к отцу, он строго произнес: «Министр государственной безопасности должен заниматься своим делом — ловить шпионов, а не писать пьесы». С тех
Кроме того, Меркулов участвовал в редактуре доклада «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», с которым Лаврентий Берия выступал в 1935 году, подготовил для «Малой советской энциклопедии» статью о Л. П. Берии.
Меркулов и Ольга Чехова были знакомы давно — еще с 1940 года, со времен визита в Берлин советской делегации во главе с Молотовым. Английский историк Энтони Бивор в книге «Тайна Ольги Чеховой» подробно описывает, как произошла та встреча на обеде в советском посольстве. Гитлера на обеде не было, но присутствовали фон Риббентроп, рейхсмаршал Герман Геринг и Рудольф Гесс. «В какой-то момент, — пишет Бивор, — Ольгу Чехову отвели в сторону… и представили Меркулову…», которого британец именует на тот момент восходящей звездой большевистского режима. Бивор переработал немало документов и мемуаров, однако ему пришлось признать, что либо роль Ольги Чеховой в делах разведывательных была не так значительна, либо очень хорошо замаскирована. Поэтому он вынужден оговориться, что без материалов НКВД невозможно с точностью сказать, принес ли этот источник информации много пользы Сталину. Однако он предполагает: «…конечно, она была очень удобна для того, чтобы давать информацию по двум самым важным вопросам для советской разведки — стремлению Сталина знать, откуда у Гитлера столько сил, и вопрос наличия в Германии влиятельных людей, пытавшихся убедить руководство не нападать на Советский Союз…»
Иногда Бивор называет Чехову «просто выскочкой», но признает, что, хотя документальных свидетельств ее работы на разведку у него нет, однако весьма красноречив тот факт, что советская власть даже в суровые военные годы «из семьи Книппер не тронула никого». А после возвращения из Москвы актриса получила в подарок охраняемый НКВД особняк в берлинском Фридрихсхагене.
«Как часто бывает, ни то ни другое нельзя считать целиком правдой. Ольга Чехова принимала приглашения на нацистские приемы частью для того, чтобы обеспечить себе карьеру, частью из любопытства. Она не была ни наци, ни коммунисткой, — утверждает Бивор и добавляет, что Ольга просто «всегда стремилась выжить и ради этого могла при необходимости пойти на любую сделку». Собственно, книга Бивора о Чеховой и представляет собой не столько захватывающее шпионское повествование, сколько историю о борьбе за выживание.
И это неудивительно. Даже многоопытному агенту при столкновении с представителями пусть и своих, но просто других спецслужб приходится думать именно о выживании… А уж тем более при разговоре с самим Меркуловым. «Ольге Чеховой пришлось выслушивать его рассуждения о проблемах реализма в киноискусстве, о системе Станиславского, — пишет Василий Скоробогатов. — Остросюжетная драма Всеволода Рокка «Инженер Сергеев» стояла в репертуаре МХАТа и пользовалась немалым успехом у молодежи, особенно студентов технических вузов. В ней, кроме интриги, трудно было не усмотреть «большой политики». А интрига… Автору не пришлось высасывать ее из пальца, он жил в атмосфере гораздо более изощренных интриг и провокаций. Ольга Чехова попросила текст пьесы у автора и накануне прочла ее. Она с похвалой отозвалась о сюжетной линии драмы. Насчет интриг… Меркулов в них сам запутался и при Н. С. Хрущеве на суде получил соответствующую статью УК РСФСР и был расстрелян».
На протоколах московских бесед с Ольгой Чеховой Берия поставил резолюцию: «Тов. Абакумов. Что предполагаете делать в отношении Чеховой? Лаврентий Берия».
Ответ можно определить по дальнейшим событиям. 26 июля 1945 года Ольгу Чехову доставили обратно в Берлин. Устно Абакумову было передано распоряжение позаботиться о том, чтобы актриса и ее близкие не испытывали ни в чем недостатка. Приказ был выполнен: актрису снабжали продовольствием, отремонтировали ее
Практически сразу после окончания боевых действий комендант Берлина Берзарин и другие представители советской военной администрации получили свыше распоряжение всячески заботиться об актрисе. Если верить Скоробогатову, который сам был участником событий, генералу подобное поручение было не по душе. Возможно, артистка это почувствовала, по крайней мере, как свидетельствует биограф Берзарина, «Василий Иванович Качалов, народный артист СССР, с которым Н. Э. Берзарин был знаком с весны 1941 года, пытался по телефону «растопить лед», звонил из Москвы в Берлин, разговаривал с Николаем Эрастовичем. Мол, посодействуйте… Последовал холодный ответ: «У этого прекрасного дитяти заступников, нянек хоть отбавляй. Говорите, Василий Иванович, о ком-нибудь другом, — заметил комендант. — По моему распоряжению, Василий Иванович, ее обслуживает адъютант-москвич, образованный офицер в чине полковника. Что ей еще требуется?» Качалов растерянно извинился, и разговор прервался».
Василий Скоробогатов описывает и такую сцену, связанную с Чеховой: «При выходе из комендатуры у ворот я оказался рядом с раскуривавшим трубку писателем Константином Симоновым. С ним единственный раз я встречался летом 1942 года на Волге, в селении Садки, в штабе 4-й танковой армии. Он же здесь взглянул на меня, как на старого знакомого. Пожал руку и спросил:
— Не под вашей ли опекой находится Ольга Чехова?
Я несколько подрастерялся и ответил:
— Никак нет, Константин Михайлович!
Симонов, подумав, произнес:
— Ах, вспомнил, она во владениях полковника Бушина.
Бушин — бывший мой командир полка.
— Подождите, я вам его найду! — сказал я и через несколько минут представил ему Григория Бушина.
Сам я не стал задерживаться, ушел. В моей голове вопрос Симонова застрял. Здесь, в Берлине, мои писари при мне рассматривали кипу фотографий, на которых красовались кинозвезды. Под снимком одной красотки стояла подпись: «Ольга Чехова». Я подумал: наверное, какая-то эмигрантка-бродяжка. Таких особ за границей немало. И вдруг фамилию этой актрисы я услышал из уст Константина Симонова. Значит, она, Ольга Чехова, не бродяжка? Он — признанный драматург и киносценарист, хочет вступить с ней в творческий контакт? С этими мыслями я вернулся в свой штаб. Спросил Гришу Дубовцева, писаря, о той куче фото. Их уже не было. Кто-то унес…»
Но и без фотографий, слегка изучив ситуацию, Скоробогатов заметно сменил интонацию, с которой повествовал о кинозвезде: «Эмигрантка из России, Ольга Константиновна Чехова стала в Германии знаменитой киноактрисой, помимо этого имела певческий голос — меццо-сопрано. По-видимому, ее завербовал Владимир Георгиевич Деканозов, бериевский земляк. В Берлине он, матерый чекист, с легкой руки Вячеслава Молотова с ноября 1940 года сидел в кресле посла. Она активно служила нашей Чека, внедрилась в немецкое сопротивление нацистскому режиму. Сотрудничала с «Красной капеллой», полковником Генерального штаба, графом Шенком фон Штауффенбергом и другими запредельно храбрыми людьми. Может, ей не совсем доверяли, но она оказывала им некоторые услуги…»
Среди тех, кто брал интервью у Ольги Чеховой, был писатель Вадим Собко. Он записал с ее слов стихотворение, автором которого был Харро Шульце-Бойзен (один из лидеров «Красной капеллы»):
Перед последним рубежом Мы подводим жизни итог. Спросим себя в этот час роковой: А стоило жизнь так пройти? Ответ один, он такой простой: Мы были на верном пути. Когда смерть держит тебя в когтях, Жить хочется, как назло. Но нет сожалений ни в мыслях, ни в снах: Нас правое дело вело. Топор и веревка нас не страшат — Не выигран ими спор. Пусть судьи суд свой неправый вершат, Не вечен их приговор.