Наркомафия
Шрифт:
– Я в вашей вере не сомневаюсь, только она ошибочна. На Руси в кого только не верили, теперь расхлебываем.
– Ладно, давай чуток взад подадим. Третьего дня у вашего юриста дочку сперли. Киднэппинг, что ли? Черт побери, не могу иностранное слово запомнить. Ты почему к властям не обратился?
Гуров смотрел в хитрые, умные глаза собеседника. Чувствовал, тот ведет сложную игру, сейчас ждет определенного ответа, не мог понять, какого именно.
– В милицию, что ли? – удивился Гуров. – Вам, законникам, известно: заявление обязаны родители
Федул Иванович одобрительно кивнул, пальцами замял окурок, закурил новую папиросу.
– И как же ты пацанку вызволил?
– Нормально, – Гуров пожал плечами. – Попросил вернуть. Сказал, мол, отец беспокоится, бабушка плачет, я сержусь, чужое брать безнравственно…
– И отдали… – Чиновник усмехнулся, вновь одобрительно кивнул. – Душевные люди.
– Люди как люди, – философски ответил Гуров.
– И ты человек как человек, только шибко умный и упрямый.
– Что выросло, то выросло, – усмехнулся Гуров. – У кого-то из друзей пословицу прихватил.
– Значит, Еланчук Юрий Петрович для тебя не человек, звук пустой?
Гуров уловил в глазах собеседника тревогу ли, предупреждение, разобраться не смог, ответил уверенно:
– Впервые слышу.
– Ладушки. – Федул Иванович спохватился: – А представляешь ситуацию: берем мы наркомафию, не всю, конечно, во всемирном масштабе, – он очертил рукой круг, – а так – крупиночку, – и показал ноготь. – Но для России масштаб достаточный. Дальше для тебя картина знакомая: один молчит, другой отрицает, а пятый колется, и начинается заплыв. И среди прочих имен называет и Гурова Льва Ивановича. Да не один называет, где отпереться просто, а несколько. Они ведь злые будут, могут и напраслину на тебя возвести. И уж что ты знал, ведал, переговоры вел – так обязательно. Обязательно – вроде твое любимое слово. Скажи?
– Обязательно, – повторил Гуров и улыбнулся. – Но у меня есть и другая присказка: «Это вряд ли…»
– К данному случаю она не подходит, так как статья у тебя будет именно – обязательно, и срок длинный.
– Вы вначале что-то о старых пнях обмолвились…
Прокурорский перегнулся через стол и сунул под нос Гурову огромный костлявый кулак.
– Мне о себе все дозволено, а ты, умник, язык попридержи, понял?
Гуров оттолкнул кулак с такой силой, что Федул Иванович упал в кресло, ударился о спинку, глубоко вздохнул и неожиданно показал Гурову большой палец, подмигнул, пододвинул блокнот, начал писать и сердито заговорил:
– Ты не мальчонка – свою судьбу сам держишь, как желаешь, так и распоряжаешься. Не дай вам бог, господин полковник, в этот кабинет для иного разговора попасть. Смекаешь?
– Так от сумы и тюрьмы, известно, господин прокурор, не зарекаются.
– Иди, пока до свиданьица, – Федул Иванович протянул Гурову исписанный листок и пожал руку.
– Желаю здоровья, Федул Иванович, – Гуров взял листок, убрал во внутренний карман, в дверях обернулся, посмотрел на «красного комиссара» долгим взглядом и вышел.
«Мерседес» Крячко стоял метрах в двадцати от дверей прокуратуры. Но Гуров садиться в машину не спешил, оглядел улицу, присмотрелся к другим машинам, припаркованным неподалеку, прислушался к себе, словно больной, проверяющий, есть у него температура или нет, только потом неторопливо подошел, вновь огляделся, не забыл проверить окна ближайших домов, наконец сел.
На заднем сиденье полулежал Орлов. Он не прятался, просто дремал.
– Обижаешь, командир. – Крячко завел мотор. – Проверяешься, словно тебя не сыщики ждут, а пара залетных фраеров.
– Не слушай, Лева, все верно. – Орлов зевнул. – Станислав через каждые пять минут выходит. А за пять минут, как пела моя любимая артистка, можно сделать очень много. Проверяйся, Лева, и проверяйся, держи себя в пределе. Я знаю, у тебя верхнее чутье.
– Обязательно, Петр. – Гуров вынул из кармана полученную от заместителя прокурора записку. – Станислав, приткнись в переулочек.
Почерк у прокурорского был ужасный, но Гуров, разбирая по слогам, прочитал: «Ты мужик настоящий, только вряд ли тебе поверят. В твоей бывшей конторе протекла крыша – кто, не знаю. Берегись и никому не верь, особенно телефонам. Передай Петру, чтобы он, старый козел, от тебя уходил подальше и сочинял легенду – может, собаки потеряют след».
– Дай сюда! – Орлов вырвал у Гурова листок. – Почерк неповторимый. Федул! Как же он в прокуратуру забрался, а я и не слышал? Мосластый, бровастый, руки граблями?
– Он, – кивнул Гуров. – Значит, нас слушали. То-то он говорит одно, а смотрит иначе.
– Старый лис. Как бы с ним повидаться? Это решим. А пока, Лева, мое участие в вечерней проверке в твоем офисе отменяется – колупайтесь одни, не котята. Станислав, высади меня у ближайшего метро.
Когда Крячко затормозил, Орлов сказал:
– Мне не звонить, даже домой. Надо будет, объявлюсь. Ты, Лева, в офисе швырни в меня грязью, мимоходом – не переусердствуй. Удачи.
Орлов ушел, сыщики долго молчали. Крячко увидел, что его подпирает троллейбус, поехал и смачно выругался.
– Скверно, Станислав, получается. Мы играем с неизвестными противниками и по правилам, которых тоже не знаем. Если нельзя верить заместителю министра, а кабинет зампрокурора прослушивается, то не знаю…
– А ты матюгнись, и полегчает, – ответил Крячко. – Едем в офис, попробуем обнаружить, кто ставит и снимает липучки.
– Едем, только настроения нет, куражу.
Гуров и Крячко приехали в офис, прошли в кабинет. Станислав сразу матюгнулся, по-своему мстя слухачам. Микрофоны отравляли жизнь, не давали возможности обсудить столь горячую ситуацию. Более выдержанный Гуров решил использовать прослушивание с пользой для себя и сказал раздраженно:
– Станислав, перетряхни мозги, вспомни: может, тебе попадался на глаза этот чертов Еланчук, или ты слышал о нем, либо он в агентурных проскакивал?