Наркомафия

Афанасьев Александр Владимирович

Лет конечно ему было не двадцать восемь как у бессмертного героя Ильфа и Петрова. Вдвое меньше, то есть четырнадцать. Почти. Но кое в чем он мог дать форму Остапу Ибрагимовичу, без базара…

Саня Принц…

Вообразите себе высокого, для своего возраста даже очень высокого, под метр восемьдесят пацана, довольно крепкого на вид, с обычным, ничем не примечательным лицом, серыми глазами и серыми волосами, одетого в черные джинсы, белую футболку и куртку Адидас, настоящую кстати, не барахло беспонтовое китайское. На руке - часы, Командирские, но самые дорогие, так называемая "черная версия". Телефон - не самый дорогой, скорее даже дешевый - но все что нужно там есть. Никаких украшений, кроме крестика, медного, старинного на цепочке. Вообще, если кто встречал Принца в первый раз - меньше шестнадцати ему никто не давал.

Саня Принц ехал к бабушке. Отдыхать. Или в ссылку, так будет точнее.

Чтобы понять, откуда взялся в нашем поле зрения сей герой,

надо немного углубиться в его прошлое.

Саня Принц в миру был Александром Поливаевым, учеником элитной, сто семьдесят девятой школы недалеко от Кремля и учеником не самым худшим. И жил он недалеко от своей школы, в Центральном округе столицы, в квартире, стоимость которой исчислялась цифрой с шестью нулями.

В евро, конечно.

Отец Сани Принца, в мутное время девяностых разбогател - не будучи при этом бандитом. Возможно. В этом было что-то от интуиции, возможно - от трезвого расчета - как бы то ни было, будучи руководителем одного из территориальных подразделений Газпрома, он скупил у работяг немало количество ваучеров, а потом пользуясь служебным положением на каждый из ваучеров приобрел по две тысячи акций Газпрома - так их тогда распространяли. Не всем, конечно… Что ам говорил Чубайс про две Волги? Двумя Мерседесами - 600 пахнет!

Со временем, семья Поливаевых перебралась в Москву, купили хорошую квартиру, опять таки недорого, когда такого бешенства цен не было, отец начал работать опять таки в Газпром не постепенно поднимаясь по служебной Лестнице, Поливаев-младший же, будучи единственным сыном у родителей, пошел в школу. В школе он был… несколько на отшибе от класса, но учился неплохо, и самое главное - не имея друзей ухитрялся делать так, что его опасались даже сплоченные хулиганские компании. Просто он всегда умел сделать так, чтобы одни хулиганы били других хулиганов, причем непонятно за что. Хитрым он был, что есть то есть - весь в батю.

Батя, занятый на работе, воспитанием сына занимался мало, а основным способом наказания полагал лишение карманных денег. На самом деле сын, то есть Саня Принц ему за это был даже благодарен - если бы предок ему за так бабки отламывал - он бы так и не научился по жизни крутиться. Отсутствие денег заставляло крутиться, думать головой. А с головой у Сани Принца всегда проблем не было, в отца пошел…

Вот так и жил Саня Принц, почти четырнадцати лет от роду, мажор при делах и внук Капитолины Гавриловны Тимошкиной, одной из бабушек по линии матери, согласившейся принять блудного отрока на лето и попытаться его перевоспитать. Капитолина Гавриловна в прошлом, до пенсии была директором седьмой, самой престижной в советские времена школы в Энске и искренне полагала, что если уж она хулиганов-подучетников* перевоспитывала, то уж с собственным внуком как-нибудь справится. Наивная…

Если уж положить руку на сердце, шанс перевоспитать Принца был и весьма реальный. Еще один родственник со стороны матери, дядя Паша, крепкий, неразговорчивый капитан со шрамом на лице, написавший рапорт после второй Чеченской, и теперь с несколькими другими офицерами занимающийся беспризорниками в Новгороде. Два года, каждое лето, Саня Принц ездил к нему, в летний военный лагерь, там научился прыгать с парашютом, использовать приемы САМБО для борьбы с безоружным и вооруженным противником, стрелять из пневматических и мелкокалиберных винтовок. Несмотря на жесткую, спартанскую атмосферу лагеря, Принцу там нравилось и он даже начал подумывать о том, чтобы не откупаться от военной службы, а пойти и честно отслужить положенное в ВДВ, когда придет время. Но этим летом дядя Паша лагерь свой не открыл - местная прокуратура обвинила его в создании лагеря для подготовки боевиков национал-экстремистских организаций и в пропаганде русского фашизма. От тюрьмы его отмазал Поливаев -старший и даже по-родственному предложил устроить в службу безопасности Газпрома. Про лагерь и про беспризорников следовало забыть - прокуратура зорко бдила. Однако дядя Паша отказался, махнул на все рукой и куда-то пропал. Недавно от него пришло письмо с фотографиями, где он, с автоматом, в странной военной форме и с замотанным каким-то цветастым платком лицом, стоит вместе с такими же вооруженными людьми на фоне древней, песчано-желтого цвета стены. Письмо было отправлено из Кабула…

Ехать на трамвае до бабушке Сани Принцу конечно же было западло. Для московского мажора трамвай - не транспорт. Поэтому, взгромоздив на плечи свой довольно тощий рюкзак, Саня Принц осмотрелся по сторонам и смело подошел к одному из разомлевших от жары бомбил.

– До центра.

– Триста - лениво объявил водила

– Рожа не треснет?
– уточнил Принц

Водила махнул рукой

– Вон остановка - червонец отдашь…

Саня Принц достал из кармана одну за другой три сотенных купюры - деньги у него были всегда, торговля навар давала…

– Поехали…

* То есть тех кто стоял на учете в детской комнате милиции

Фига…

Это место в городе, на улице Ленина одно из самых престижных кстати, квартиры там даже в старом доме стоили хорошо за штуку евро, местный народ неблагозвучно называл "фигой". Все дело было в том, что архитектурное решение жилого комплекса, в самом центре города и впрямь напоминало фигуру из трех пальцев. Сначала, в тридцатые годы построили большой пятиэтажный кирпичный дом на целый квартал для местной элиты. Как тогда было модно - дом сделали в виде большого замкнутого прямоугольника, чтобы он ограждал своими стенами большой внутренний двор. Чем-то это напоминало крепость. Чугунные кованые решетки стояли на каждой из трех арок, ведущих во внутренний двор здания, и обычно они были закрыты, открыта была только небольшая калитка - внутри ставить машины, было не принято. Машины ставили снаружи, а внутри был разбит сад и целый детский городок, где играли дети. Так этот дом благополучно и дожил до нулевых, улицы деревянных домов вокруг сменились на панельные пятиэтажки, в пятидесятые по Ленина пустили трамвай - а дом стоял, постепенно ветшая, теряя внешний лоск, но все таки оставаясь престижным и желанным местом для жительства даже по сравнению в новыми микрорайонами. Чем-то он напоминал старый фамильный особняк, жители здесь менялись очень редко, и те кто в тридцатые играл в песочнице во дворе дома, теперь сидели на лавочках, разговаривая о житье-бытье и наблюдая как в той же самой песочнице копошатся их внуки.

Расплата наступила в девяностые - кованые чугунные решетки не сумели защитить обитателей этого маленького уютного мирка и новая жизнь, яркая, жесткая и чужая ворвалась в этот маленький мирок подобно идущей на штурм замка вражеской армии…

Сначала сломали ворота. Их давно надо было подремонтировать, но ремонтировать их почему то не стали а вместо этого их сломали и бросили. Так они и пролежали несколько лет, пока бомжи не ухитрились утащить их на металлолом.

В доме стало появляться все больше и больше новых обитателей. Это были шумные, в основном молодые люди, они носили кожаные куртки и костюмы Адидас, они плевали в парадном и матерились при всяком удобном случае, они вламывались на больших черных машинах во двор и ставили их где попал, часто на клумбах или даже на детской площадке. У них в квартирах до ночи играла музыка, они часто собирались компаниями и гудели в купленных непонятно как хоромах, а иногда и вываливались во двор. Наконец, в девяносто пятом во дворе - верней не во дворе, а в подъезде случилось немыслимое - убийство! Жору Жука, жизнерадостного молодого человека, мастера спорта по боксу, который еще не успел толком въехать в купленную квартиру на четвертом этаже, и который вознамерился со своей бригадой взять под контроль Центральный рынок подстерег в парадном киллер и выпустил в него семь пуль из пистолета ТТ. Центральный рынок оказался Жоре не по зубам.

Поначалу старожилы пытались сопротивляться - но именно поначалу. Обломали их быстро: когда старшая по дому Наталья Ивановна, чей муж когда то был первым секретарем обкома партии попыталась урезонить своего соседа - тот просто дал ей с размаху в лоб, да так что старушка слегла в больницу. Больше никто претензий предъявить не пытался.

В нулевых же, старый мир оказался и вовсе разрушен до основания. Людей в кожаных куртках становилось все меньше и меньше - часть их полегла в жестоких разборках, часть стала носить дорогие костюмы и больше не ругалась матом - но появилась новая напасть. Одному из заместителей губернатора, чей сын владел самой преуспевающей строительной фирмой в городе, показалось неправильным, что в центре города существует чуть ли не мини-лесопарк, на целый квартал. Все коммуникации там уже были подведены, место было крайне престижным - и во дворе старого дома заработала тяжелая строительная техника, возводя в рекордные сроки на месте бывших детских песочниц и сквера с тополями сверкающую стеклопакетами престижную шестнадцатиэтажку. Закончили ее действительно быстро, от котлована до разрезания ленточки - чуть меньше восьми месяцев. После этого квартиры в новом доме раскупили все - даже у самого губернатора там была квартира, хотя жил "последний коммунист" не в городе, а за городом, на втором километре дороги на Москву, в престижном дачном поселке, в трехэтажном особняке площадью восемьсот квадратных метров с собственной конюшней. Квартиру в городе он держал на всякий случай. В старом же доме частично состав жильцов остался новым, частично сменился. Плюсом было то, что теперь у входа в дом постоянно дежурили менты из вневедомственной охраны…

– Э, э… - мент заметил свернувшего к шлагбауму подростка с рюкзаком - нельзя сюда! Сдрысни отсюда!

Для придания своим словам вящей убедительности мент положил ладонь на рифленую рукоятку резиновой дубинки.

Саня Принц остановился

– Тимошкина Капитолина Гавриловна тут проживает?

Дежуривший на воротах мент вчера дернул с устатку, когда сменялся с дежурства - а сегодня поутру, мучимый изрядной головной болью, испил пивка. Немного, всего бутылку приговорил. Полторашку. И потому суть и смысл человеческой речи доходили до мента-дежурного туго…