Народ без элиты
Шрифт:
Примером может быть прославленный русский полководец А.В. Суворов. В 1748 году в возрасте 18 лет явился к месту службы, в 1799 году Суворов ещё воюет в Италии с Наполеоном, а в 1800 умирает. За эти годы Суворов жил в своём имении один год – с 1784 по 1785 годы.
Согласимся, что из всех сословий положение дворян в России до второй половины XVIII века было, пожалуй, худшим.
Как ни тяжело было крестьянину, но он дома, у него есть жена, дети, праздники, нет постоянной опасности для жизни, у него есть пусть и призрачная, но надежда разбогатеть и жить лучше.
У дворянина была только служба. «Служба дни и ночи».
Но обратите внимание на то, что в первом периоде строительства Российского государства дворянин обязывался служить России. Обязывался! И обязывался царём! Обязывался тем, что в противном случае
Сам бюрократ и чиновник, но из тех, кому отвратна была элита России, русский писатель М.Е. Салтыков-Щедрин, наблюдая устремления дворянской элиты России уже в XIX веке, констатировал: «Когда и какой бюрократ не был убеждён, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать? …Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют!»
И это не в XIX веке взялось, ведь всем известно, как отчаянно пытался искоренить взяточничество тот же Пётр I, но ведь дело было не только во взяточничестве. В начале его царствования видный российский экономист петровских времён Иван Посошков более 300 лет назад – в 1701 году – сообщал царю положение дел со службой дворянства.
«Истинно, государь, я видал, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то что ему стрелить по цели хорошенько. И такие, государь, многочисленные полки к чему применить? Истинно, государь, ещё и страшно мне рещи, а инако нельзя применить, что не к скоту; и егда, бывало, убьют татаринов дву или трёх, то все смотрят на них, дивуютца и ставят себе то в удачу; а своих хотя человек сотню положили, то ни во что не вменяют.
Истинно, государь, слыхал я от достоверных и не от голых дворян, что попечения о том не имеют, чтоб неприятеля убить; о том лишь печётся, как бы домой быть; а о том ещё молятся и богу, чтоб и рану нажить лёгкую, чтоб не гораздо от неё поболеть, а от великого государя пожаловану б за неё быть; и на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустом притулиться; а иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притулятся в лес или в долу, да того и смотрят, как пойдут ратные люди с бою, и они такожде будто с бою в табор приедут.
А то я у многих дворян слыхал: “Дай де бог великому государю служить, и сабли из ножен не вынимать”. И по таким же словам и по всем их поступкам не воины они! Лучши им дома сидеть, а то нечего и славы чинить, что на службу ходить».
И Пётр I хотел, чтобы и в России дворяне служили как на Западе – что в этом удивительного?
Не в состоянии этого добиться, Пётр, а за ним и остальные императоры России приглашали и приглашали к себе на службу иностранцев, причём в их числе преобладали специалисты из немецких княжеств. Иностранные инженеры, приезжавшие и переселявшиеся в Россию, развивали неизвестные доселе производства стали и металлов, производства стекла и керамики, бумаги и тканей. Они толчком выводили Россию на приличный мировой технологический уровень почти во всех сферах промышленной деятельности. Иностранные купцы и ремесленники не только заводили производство невиданных на Руси товаров, но и резко поднимали качество и разнообразие даже традиционной продукции. В тогдашней Росси иностранец – это пивовары и колбасники, часовщики и инструментальщики, сапожники и булочники. Петербург строили более трёхсот немецких архитекторов и инженеров. Мебельщики Гамбсы на протяжении целого столетия задавали тон в мебельном деле, немец Вестхоф ещё в 1721 году основал первый в Петербурге сахарный завод, немецкий ремесленник Шредер основал фортепьянную фабрику, и рояли фирмы «Шредер» своим качеством звучали во всём мире. Первая частная типография была построена и пущена в дело в Петербурге при Екатерине Гартунгом, одно из крупнейших и широко известных в России издательств создал немец Маркс. Наконец, с иностранных учёных начиналась Российская академия наук. Это и физики Ленц, Якоби, Бюльфингер и Крафт, математики Эйлер и Герман, астроном Струве.
Наличие в русской армии немецкого начала в организации и тактике боя резко и положительно сказалось на количестве побед русского оружия, причём и побед над тогдашними армиями немецких государств. А количество иностранных офицеров в русской армии порою удивляет. Ведь если посмотреть на галерею героев Отечественной войны 1812 года, то более четверти их носят иностранные фамилии. И этих выходцев из Западной Европы трудно упрекнуть в трусости или в неумении воевать.
Эта проблема возникала перед всеми вождями России, пытающимися привести народ к победе. В 1922 году глава уже Советской России В.И. Ленин в одном из своих последних выступлений говорил: «Был такой тип русской жизни – Обломов. Он всё лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а всё же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Старый Обломов остался, и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел».
А соратник Ленина В.М. Молотов вспоминал: «Ленин говорил: “Русские ленивы. Поболтать, покалякать – это мы мастера! А вот организовать…”». «По-моему, – писал Ленин в 1922 году, – надо не только проповедовать: “учись у немцев, паршивая российская коммунистическая обломовщина!”, но и брать в учителя немцев. Иначе – одни слова».
Но вернёмся к истокам. Почему так? Почему в России царь заставлял служить своих дворян, а дворяне Европы хотели служить русскому царю добровольно и в массе своей служили честно и бесстрашно?
В сравнении с Западом
А в России и на Западе элита была устроена по-разному!
В Западной Европе со времён Карла Великого до XIX века недвижимое имущество (дома и земли) наследовали только первенцы. Другие дети получали наследство лишь деньгами и движимым имуществом. Вспомните сказку француза Ш. Перро «Кот в сапогах». Старший сын получил мельницу (недвижимое имущество), средний – осла, а младший – кота (движимое имущество). С одной стороны, это исключало дробление родовых земель, а с другой – постоянно появлялись безземельные дворяне и крестьяне без средств к существованию. И это заставляло их служить, и не просто служить, а становиться профессионалами высочайшего класса.
А в России все сыновья всех сословий получали равную долю наследства, а всем дочерям родители давали приданое: на Руси существовал родовой принцип наследования – лествичное право.
Казалось бы, при чём тут право наследования, если речь о том, что дворянина заставляют служить? Если и в России, и в Западной Европе заставляют служить, то какая разница?! Мало того. В России царь заставлял служить угрозой голода, а в Западной Европе дворянина заставлял служить сам голод. Внешне – одно и то же!
Но дело в том, что царь, даже такой фанатичный, как Пётр I, не способен уследить за всеми – за тем, чтобы они служили добросовестно и храбро. А голод (вернее, спрос на рынке на честных чиновников и храбрых офицеров) – был способен! Спрос на рынке труда на честных чиновников и храбрых офицеров при избытке предложения контролировал элиту лучше всякого царя.
К чести Петра, он попытался ввести и в России аналог майоратного права, в 1714 году он издал «Указ о единонаследии», по которому отец обязан был завещать недвижимое имущество одному сыну (при отсутствии завещания наследовал старший сын), а движимое имущество отец мог распределить между детьми по своему усмотрению. Однако наследники Петра не смогли устоять перед давлением дворянства, и через 16 лет императрица Анна Иоанновна этот указ отменила; правда, в 1736 году она распорядилась (со многими оговорками), что из нескольких братьев-дворян в семье одного можно оставить для ведения хозяйства; остальным определить службу в 25 лет, считая с 20, то есть до 45 лет. В этом возрасте дворян можно увольнять, если они действительно служили в армии, а не бог знает где ошивались. Впрочем, гласил указ императрицы: «А понеже ныне с турками война, то оставлять по вышеписанному только по окончании войн». Дворяне вздохнули свободнее, и на этом послаблении царям можно было бы и остановиться, продолжая властвовать над дворянами твёрдой рукой. Ведь пока дворянство обязывалось служить государству, властвующие в элите паразитические веяния не были главенствующими.