Народная диверсия
Шрифт:
Все три спортсмена решили объединиться. Если одного начинали «прессовать» «деды», два других тут же бежали на помощь. Эту интернациональную тройку прозвали в роте СССР. Почувствовав свою силу, пацаны помогали избежать побоев и менее слабым товарищам, а на досуге обучали желающих всевозможным приемам борьбы и бокса. Поняв, что может весьма сносно жить в армии, Владимир перед самым дембелем поддался уговорам командира и пошел в контрактники. Родители, конечно, были в шоке, но он настоял. Именно в армии он по-настоящему почувствовал себя мужчиной...
«А вот Богоборцев другой, – подумал он. – Этот мордобой не любит, этому подавай гласность, ему надо обличать несправедливость и добиваться справедливости законным путем».
– Значит, после армии ты на журналиста пошел учиться? – спросил Владимир, чтобы возобновить разговор.
– Пошел. И еще студентом начал писать статьи в разные издания. Сначала об армии: мне страшно хотелось поведать миру, что творится там, в казармах. Еще я писал об отвратительных и просто преступных вещах, происходящих в армии, – например, о том, почему чеченские сепаратисты получили огромное количество оружия, почему руководители страны бросили на произвол судьбы запасы боеприпасов и вооружения в бывших союзных республиках и о многом другом...
– И все это печатали?
– Сейчас! Именно это как раз и не печатали. Мало находилось изданий, осмелившихся поднять голос против власти. Но мне удавалось находить и такие... Я писал и писал, день и ночь. Все о том же: коррупции, беззаконии, головотяпстве, казнокрадстве... Сначала писал исключительно про армию, потом стал писать обо всем, что творится в стране. Властям, естественно, не понравился такой чересчур дотошный студент, и против меня сфабриковали уголовное дело...
– Против тебя? – удивился Владимир.
– А что ты глаза вытаращил? – усмехнулся журналист. – У нас не тот преступник, кто ворует, а кто ворам воровать мешает. Да, пришлось и в СИЗО посидеть, целых два месяца. Мурыжили, прессовали, даже били... Потом отпустили за недоказанностью, разумеется, даже не посчитав нужным извиниться. После окончания института я продолжил начатое дело, устроившись работать в одну прогрессивную газету. Мне открыто грозили, несколько раз били... Да, да, что так смотришь? Били в подъезде, на улице, один раз подожгли мою машину... Потом снова состряпали дело и посадили. Так что о порядках за решеткой я знаю не понаслышке. Зато в СИЗО я заимел друзей в криминальной среде: уголовники меня сильно зауважали, когда узнали, что я о продажных ментах и прокурорах пишу разоблачительные статьи.
– Ничего себе! – восхитился Владимир. – И как же уголовное дело, которое завели на тебя?
– Второй раз ни за что ни про что в кутузке отсидел, на этот раз полгода. И снова вынуждены были отпустить, и снова – без извинений. Отпускали – волками смотрели. Так и читалось на их мордах: жалко, мол, не пришили тебя здесь, писака! Да скорее всего и пришили бы, если бы я с уголовниками не сдружился; думаю, это они не дали мне шило в печень воткнуть. А дело мое рассыпалось. Правда, и друзья помогли: прислали хорошего адвоката. Я ничего не подписал, ни в чем не сознался, как ни добивались этого от меня... Я тогда такую вещь понял: вор, который в карман залез, не столько вреда приносит, как тот вор, который в карманы граждан не залезает, а ворует, что называется, вагонами и составами.
– Валер, можно тебе вопрос задать? – спросил Владимир.
– Валяй! – разрешил Богоборцев.
– Как ты не боишься с властями тягаться? Они же все что угодно могут с человеком сделать: посадить, убить...
– А! Я давно понял, что люди больше всего уязвимы своими близкими. Каждый чего-то боится: кто за себя, кто за свою семью, кто-то боится потерять работу, кто-то – деньги... Денег у меня никогда не было, за себя я тоже не особо боялся. Решил, что буду наименее уязвим, если не буду иметь семью. Совсем. Родители мои слишком старые, да и живут далеко, чтобы им можно было чем-то повредить. Они у меня за границей. А своей семьи у меня нет...
– Совсем? – изумился Владимир.
– Совсем. Ни детей, ни жены. Даже гражданской. Даже просто любимой девушки нет.
– Вот это расклад! – изумился Владимир. – А я думал, ты женат. Тебе лет-то сколько, если не секрет?
– Да какой, к черту, секрет? Я что, женщина, свои годы скрывать? Мне тридцать три недавно стукнуло; так сказать, возраст Христа...
– Я думал, тебе немного больше, – растерянно признался Владимир.
– Знаю, я выгляжу старше из-за болезни почек. Отеки и все такое... И умру я не своей смертью, так мне одна цыганка нагадала... – грустно добавил журналист.
– Да брось ты! Нашел кому верить! Вот я лично им никогда не верил и не собираюсь. Этим прохиндейкам лишь бы деньги содрать с какого-нибудь лоха.
– Ну, это, знаешь, раз на раз не приходится. Бывают такие... не скажучестные, честных цыган не может быть в принципе; но правду, хоть и редко, они говорят. А та цыганка мне спасением своим была обязана, так что вряд ли стала бы врать...
Владимир даже не нашелся что ответить. Некоторое время они ехали молча. Наконец Строгов не выдержал:
– И как же ты цыганку спас, а главное, от чего?
– На нее дело одно хотели повесить. Уголовное. Взяли-то ее за мошенничество, так, мелочовка. Ей условное светило, и то в том случае, если удастся доказать... А потом менты решили еще одно дело на нее повесить, к которому она была непричастна. Там у каких-то цыган крупную партию наркоты взяли. А те, похоже, откупились. Менты стали голову ломать, что с наркотой делать. Оставить себе нельзя: дурь уже по сводкам прошла... Короче, стали они искать, на кого все это повесить, и решили остановить свой выбор на этой несчастной. И тогда ей уже светил конкретный срок с отбыванием. А у нее, видишь ли, двое маленьких детей дома, а мужа нет. В общем, нарисовалась очередная жертва милицейского произвола. Но я ее научил, как себя вести, что следователю говорить, а тем временем написал, куда следует, адвоката ей нанял... Короче, так эта цыганка условным и отделалась, не удалось на нее ничего навесить.
– Значит, ты у нас тоже Дон Кихот? Мимо несправедливости не проходишь?
– Дон Кихот? Да нет, Владимир, я не Дон Кихот. Тот с ветряными мельницами боролся и так, со всякой шушерой, а мне приходится с такими монстрами дело иметь, что мама не горюй! А что делать? Как говорится, если не я, то кто? Кто будет бороться с воровской властью, с коррупцией, с продажной судебной системой? Кстати, ты слышал такую фамилию Епишев?
– Нет, а кто это?
– Как же! В СМИ довольно много писалось о нем. Это тоже журналист, мой друг. Он второй год сидит в тюрьме за то, что в своей газете посмел одного прокурора назвать взяточником. Не голословно, разумеется, у него были самые прямые доказательства: факт взятки был записан на скрытую видеокамеру, установленную в кабинете прокурора. Но Епишева тем не менее посадили. Мы, его братья по перу и компьютеру, второй год добиваемся его освобождения...