Народная диверсия
Шрифт:
– Ну, это да... Воровали у воров...
– Валерий, мы же не специально, не с целью наживы. Для меня главным было остановить строительство чиновничьих дач, отстоять хутор, а материалы – это уж так, попутно... Не пропадать же добру!
– Согласен. Кстати, об этих дачах. Я узнавал, земля и дома у этих твоих аборигенов действительно не оформлены в собственность, но это не страшно: оказывается, еще не поздно все оформить...
– Правда? – обрадовался Владимир.
– Я что, так похож на лгуна? Да, они могут обратиться в поселковый совет... они, кажется, к Дубровино относятся? Непонятно вообще, почему они не сделали этого раньше, меньше было бы проблем.
– Валер, пока они обратятся, пока все оформят... Ты же знаешь, как у нас любят тянуть волокиту. А за это время Чиндяйкин с газовиком выкинут их из домов. Сейчас-то что им делать, в данный конкретный момент?
– А вот чтобы их сейчас, в данный конкретный момент не выкинули, мы с тобой поедем на этот твой хутор, причем не одни, а с моим знакомым журналистом с телевидения. С ним будут оператор и помощник, они все там заснимут, а мы местных поспрошаем, они нам на камеру все расскажут, кто и куда их выгоняет... Как тебе такой расклад?
– А потом мы этот репортаж увидим в местных новостях?
– Само собой. Репортаж – в новостях, а мою статью – в газете. – Валерий встал. – Давай, покажешь нам дорогу. Сейчас только на телестудию заскочим...
Журналист со студии оказался парнем примерно Володиного возраста. Его звали Артуром. С ним был оператор с камерой и помощник – совсем молодые ребята. Все перезнакомились, пожав друг другу руки, и уселись в микроавтобус, на боку которого красовалась яркая надпись: «Телевидение». Только Богоборцев сел с Владимиром в его «Ниву». Эскорт тронулся в сторону выезда из города.
Миновав пробки, пост ГАИ и выбравшись наконец на трассу, ведущую в Еремеевку, Владимир достал из нагрудного кармана пачку сигарет и открыл пошире окно. Богоборцев недовольно покосился на него.
– Собираешься задымить?
– А ты что, не куришь?
– Вынужден был бросить.
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, – пошутил Владимир, закуривая.
– Я вовсе не ратую за здоровый образ жизни. При моей нервной профессии как раз сигаретой и успокаиваться.
– Почему же не куришь, если не секрет? – поинтересовался Владимир.
– Здоровье не позволяет.
– Глядя на тебя, не скажешь, что у тебя проблемы со здоровьем.
– Есть, есть... Мне в армии почки отбили; почти пятнадцать лет прошло, а все мучаюсь...
Владимир удивленно покосился на Богоборцева.
– Тебе отбили почки? Ни хрена себе! Как же это?
– А чему ты удивляешься? Сам в армии не был? Или ты генерала возил?
– Да нет, генерала я не возил, – усмехнулся Владимир, – служил, как все.
– И что, «деды» на тебя не наезжали?
– Наезжали. Я что, особенный или на Шварценеггера похож? Измывались, как и над всеми, заставляли на себя пахать... Да что я тебе рассказываю? Сам небось эту школу жизни прошел!
– Вот именно, что проходил... Не служил, не отдавал долг Родине, апроходил. По гауптвахтам да больничным коридорам... Не знаю, как ты, Владимир, а я в такую часть попал, что до сих пор удивляюсь, как живым домой вернулся! И драться приходилось, и бегством жизнь свою спасать, и я не стыжусь говорить это, потому что когда пятеро здоровенных «качков» идут бить одного мальчишку, которому едва исполнилось восемнадцать и который только вчера оторвал задницу от школьной скамьи, – это не драка. Это спланированное убийство. Драка – это когда один на один с равным по силе противником...
– Согласен, – кивнул Владимир.
– Вот. Тогда, в армии, во мне и проснулось желание написать в какую-нибудь газету обо всем, что творилось в нашей части.
– Написал?
– А как же! Только письмо это до адресата, разумеется, не дошло: командиры его прочитали... Догадываешься, что со мной сделали? Я ведь, наивный такой, думал, что в этой жизни все по-честному, но армия мне эту иллюзию быстро развеяла. Я потому и журналистом стал, что мечтал вести борьбу с несправедливостью. Просто спал и видел. Сначала в армии хотел порядок навести, потом, уже на гражданке, решил бороться с коррупцией, беззаконием и произволом властных структур и правоохранительных органов. Так что спасибо армии, что сделала из меня журналиста. Если бы еще здоровье оставила...
Владимир покачал головой.
– Да, почки мне там конкретно отбили, – продолжал Богоборцев. – С тех пор так и болят, приходится таблетки глотать. Потому и курить не могу: тошнить начинает...
Владимир тут же выбросил недокуренную сигарету в окно.
– Да я не к тому... Ты кури, если хочешь, – улыбнулся журналист.
– А ну их к черту! Действительно, надо бросать... Значит, армия, говоришь, из тебя журналиста сделала?
– Она, родимая! Я, когда на гражданку вернулся, прочитал одну статью в какой-то паршивой газетенке... Точнее, мне родители показали эту самую статью. Я так поразился, как будто свою умершую прабабку живой увидел. В статье рассказывалось про часть, в которой я служил. Оказывается, она чуть ли не самая лучшая во всей Российской армии! И кормят-то там просто отлично, и дедовщиной ну совсем не пахнет, и командиры – просто отцы родные для солдат. Я, конечно, не стал рассказывать предкам, как мы ели кашу с червями и суп, больше похожий на помои, как деды макали новобранцев башкой в унитаз, как долго лупили их по одному втроем-вчетвером, а командир – по голове табуретом... Не стал говорить, что двое пацанов в нашей части умерли не на поле боя, а от побоев своих же так называемыхбоевыхтоварищей... Я много чего не рассказал родителям, боясь, что мамино сердце не выдержит таких ужасов... Это потом, несколько лет спустя, я посвятил отца в некоторые подробности моего славного армейского прошлого. Он, конечно, ахнул и за голову схватился. А как же, говорит, та статья в газете про вашу часть? Я ему объяснил, что статья была, скорее всего, заказная, чтобы командирам получить для себя какие-то льготы или звания, что все это легко покупается за деньги, иногда – за большие деньги... Отец, конечно, был в шоке. Если бы, говорит, мы знали, что там у тебя все так плохо, то ходили бы по инстанциям, хлопотали бы о переводе тебя в другую часть. Я только усмехнулся. Ну, и наивный у меня отец! Он думает, в других частях лучше...
Владимир молчал. Да и что тут скажешь? Все, о чем говорил Богоборцев, он сам видел своими глазами, а кое-что испытал на своей шкуре. Ну, разве что ему повезло чуть больше, чем журналисту: он был спортивным пацаном.
В шесть лет мама (спасибо ей огромное!) отдала его в бассейн, и Владимир стал заниматься прыжками в воду. Он быстро научился плавать, потом прыгать с вышек. С годами они становились все выше. Преодолев семиметровую, Владимир понял, что это занятие стало для него неинтересным, и перешел в секцию многоборья. Пацаны там бегали, плавали, стреляли из спортивного ружья. Достигнув в этом виде спорта некоторых успехов, он попросился в секцию бокса, о которой к тому времени мечтал.
В боксе он продержался всего год: после очередного легкого сотрясения мозга мама категорически запретила посещать секцию. Пришлось на время оставить этот «мордобойный» спорт и заняться лыжами. Через год Владимиру надоели и лыжи, и он начал заниматься дзюдо вместе со своим другом, уже добившимся некоторых успехов в этом виде борьбы...
Это бесполезная, как считала мама, беготня по секциям дала свой положительный результат в армии: «деды» не смогли заставить Строгова пахать на них, а главное, он не позволял им лупить себя, как боксерскую грушу. Он мог дать достойный отпор, навыки бокса и дзюдо в буквальном смысле спасли его от жестокого избиения. «Деды» сначала все пытались подловить его и отделать как следует, чтобы проучить наглого новобранца и показать ему, кто здесь хозяин, но после нескольких неудачных попыток оставили эту затею. Его даже начали уважать. В их роте были еще два таких пацана: дагестанец Али Магомедов и хохол Петро Ганжа. Один был профессиональным самбистом, другой – каратистом. Оба попали в армию по глупости: не рассчитав силу, избили кого-то из сверстников, причем не на ринге, а в темной подворотне. Чтобы не загреметь на зону, согласились пойти в армию.