Народная история США

Зинн Говард

А если умирать, то умирать, как загнанное стадо кабанов, Чью проклятую участь не понять голодной своре сумасшедших псов. О, доблестно умрем, коль умирать… Спиной к стене, лицом к кровавой сваре, Предсмертные, ответные удары! [204]

Стихотворение К. Каллена «Случай» пробуждало воспоминания — разные, но вместе с тем очень похожие, — связанные с детством любого черного:

Однажды в Балтиморе, Когда я шел домой, Мальчишка увязался вдруг по улице за мной. Я был в то время лет восьми А он — еще моложе. Эй, черномазый! — крикнул он и начал строить рожи. Я

прожил в этом городе от лета и до лета. Но из всего, что видел там, Запомнил только это [205] .

204

Маккей К. Если мы должны умереть // Поэзия США / Пер. с англ. М., 1982. С. 537.

205

Каллен К. Случай // Поэзия США / Пер. с англ. М., 1982. С. 541.

Во время инцидента с «ребятами из Скоттсборо» Каллен написал горькое стихотворение, отметив, что белые поэты берутся за перо, чтобы протестовать против многих случаев несправедливости, но, когда это касается чернокожих, большинство из них молчит. Вот его заключительная строфа:

Бесспорно, я сказал, поэты будут петь. Но не слышно никого. Интересно — отчего [206] ?

Даже внешняя покорность — поведение в реальной ситуации, подобное поведению дяди Тома, то комичного, то раболепного негра, смеющегося над собой, и осторожного, — скрывала в себе неприятие, ярость, энергию. Чернокожий поэт П. Л. Данбар в эпоху черных менестрелей [207] , ставших на рубеже веков необычайно популярными, создал стихотворение «Кругом личины»:

206

Каллен К. Скотсборо тоже стоит своей песни // Поэзия США / Пер. с англ. М., 1982. С. 542.

207

Речь идет о развлекательных представлениях (шоу менестрелей), получивших широкое распространение в XIX — начале XX в. В них участвовали загримированные под афроамериканцев белые актеры и музыканты, которые разыгрывали юмористические сценки из жизни чернокожих на Юге, используя их фольклор и диалект. До Гражданской войны черным запрещалось участвовать в этих шоу, но некоторые выступали и, подражая белым актерам, сильно гримировались.

Кругом личины. Нрав наш пылкий Скрывают лживые ухмылки. … После, хоть под ногами топь, — И что нам до врагов злочинных, — Кругом личины [208] .

Два чернокожих исполнителя того времени выступали с менестрельными песнями и в то же время высмеивали их. Когда Б. Уильямс и Д. Уокер объявляли себя на афишах «двумя настоящими енотами», они, по словам Н. Хаггинса, «намеревались придать стиль и комическое достоинство выдумке, созданной белыми людьми…».

208

Райт Р. Сын Америки. Повести и рассказы / Пер. с англ. М., 1981. С. 646.

К 30-м годам многие чернокожие поэты сбросили маски. Л. Хьюз написал стихотворение «Эпилог»:

И я пою про Америку. Я — черный брат. Меня отсылают на кухню, Когда приходят гости. Но я смеюсь, И ем, И крепну. Завтра Я сяду за стол, Когда придут гости. Никто не посмеет Сказать мне: «Ступай на кухню», Тогда И они Увидят, как я красив, И устыдятся — И я ведь — Америка [209] .

209

Хьюз Л. Стихи / Пер. с англ. М., 1977. С. 57–58.

Гвендолин Беннетт писала:

Я хочу видеть гибких

негритянских девушек Черными силуэтами на фоне неба В часы заката… Я хочу слышать пение Вокруг языческого костра Странной черной расы… Я хочу чувствовать, как растет Душа моего печального народа, Скрытая за улыбкой менестреля.

А вот стихотворение в прозе, написанное Маргарет Уокер, — «Моему народу»:

… Пусть появится новая земля. Путь родится другой мир. Пусть кровавый мир запечатлеется в небесах. Пусть выступит вперед второе поколение, преисполненное мужества, пусть созреет народ, любящий свободу, пусть красота, исполненная исцеления, и сила последней схватки пронизывают наш дух и нашу кровь. Пусть пишутся воинственные песни и пусть исчезнут погребальные песни. Путь поднимется ныне раса людей и встанет у руля!

К 40-м годам приобрел известность Р. Райт, талантливый чернокожий романист. Его автобиография 1937 г. «Черный» содержит бесконечное число откровений: например, о том, как чернокожих натравливали друг на друга, о том, как его подначивали драться с другим негритянским мальчиком для увеселения белых. «Черный» откровенно обнажает все унижения и далее:

Белый Юг похвалялся, что знает, чем дышат «черномазые», а я был именно «черномазый», и меня он совершенно не знал, не представлял себе, что я думаю, что чувствую. Белый Юг определил мне мое «место» в жизни — я никогда не знал своего «места», вернее, чутьем отвергал то «место», которое отвел мне Юг. Я никогда не мог смириться с тем, что я в чем-то хуже других. А то, что говорили белые южане, не могло поколебать моего убеждения, что я — человек.

Такие настроения присутствовали в поэзии, прозе, музыке, иногда в замаскированном виде, иногда открыто, и демонстрировали признаки того, что люди не задавлены, находятся в ожидании, в напряжении, как сжатая пружина.

В «Черном» Райт пишет, как чернокожих детей в Америке учат хранить молчание. Но наряду с этим:

Как воспринимают негры тот образ жизни, который вынуждены вести? Что они говорят о нем, когда оказываются среди своих? Я думаю, что на этот вопрос можно ответить одним-единственным предложением. Один из моих друзей, лифтер, однажды сказал мне:

«Боже мой, брат! Да когда бы не их полиция и линчующие банды, здесь бы такое началось!»

Ричард Райт на некоторое время стал членом Компартии (он рассказывает об этом периоде жизни и о своем разочаровании в книге «Бог, который потерпел поражение»). Известно, что коммунисты обращали особое внимание на проблему расового неравенства. Когда в 30-х годах в Алабаме шли суды над «ребятами из Скоттсборо», именно Компартия встала на защиту молодых чернокожих, заключенных в тюрьму в первые годы Великой депрессии вследствие беззакония южан.

Партия подверглась нападкам со стороны либералов и НАСПЦН, обвинявших ее в использовании этой проблемы в своих собственных целях, что отчасти являлось правдой. Но черные были реалистами и понимали, как трудно обрести белых союзников с безупречными мотивами. Существенно было и то, что чернокожие коммунисты на Юге заслужили восхищение негров тем, как они работали, несмотря на огромные препятствия. Среди них выделялся Хозиа Хадсон, чернокожий организатор безработных в Бирмингеме. В Джорджии в 1932 г. девятнадцатилетний черный юноша по имени Анджело Херндон — его отец-шахтер умер от пневмонии, а сам он мальчиком работал в шахтах Кентукки — стал членом бирмингемского совета безработных, организованного коммунистами, а затем и сам вступил в партию. Позже он писал:

Всю свою жизнь я трудился в поте лица, меня шпыняли и подвергали дискриминации. Я лежал на животе в шахтах за несколько долларов в неделю и был свидетелем того, как мою плату разворовывали и урезали, а моих друзей убивали. Я жил в самой худшей части города и ездил на автобусах за загородкой «Для цветных», как будто бы во мне было что-то отвратительное. Я слышал, как меня называли «ниггером», «черномазым» и должен был отвечать «Слушаюсь, сэр» каждому белому независимо от того, уважал я его или нет.

Это всегда казалось мне отвратительным, но я никогда не думал, что можно что-нибудь сделать. И вот неожиданно я отыскал организации, в которых вместе были негры и белые, они работали сообща и не обращали внимания на разницу в расе или цвете кожи…

Херндон стал активистом Компартии в Атланте. Он и его товарищи создали в 1932 г. квартальные комитеты советов безработных, добивавшихся вспомощестований на квартплату для нуждающихся. Они организовали демонстрацию, в которой участвовали 1 тыс. человек, в том числе 600 белых, и на следующий день городские власти проголосовали за выделение 6 тыс. долл. на помощь безработным. Но вскоре после этого Херндон был арестован, содержался в заключении без права переписки и был обвинен в нарушении статута Джорджии против подрывной деятельности. Он вспоминал о своем судебном процессе: