Народные песни

Круглов Сергей

Чтоб заставить играть нас в волчки, непременно надоПрислать роту оккупантов,Ражих, белесоглазых , неумолимых,Ударами прикладов разносящих в щепы двери,Перебивающих прячущимся позвоночники, дробящих затылочные кости,Мечущих в огонь свитки, затаптывающих свечи,Громко, страшно и непонятноЛающим языком отдающих приказы.

Мы-то все не хотим страданий, и, когда вспоминаем о них, думаем о том, как избежать страданий в будущем и как наказать тех (пусть посмертно!), кто был виновен в наших муках. Вопрос о смысле страданий по меньшей степени неполиткорректен. И именно с него и начинает книгу Круглов – резко, бескомпромиссно.

Страдания этого мира и страдания мира загробного сопрягаются в стихах о. Сергия Круглова, – ад это

осуждение без Судии, это не грешник взывает из адских пропастей («Из глубины воззвах Тебе, Господи, Господи, услыши глас мой!»), но Сам Христос взывает к обитателям ада, умоляя их разорвать круг мучений, в который сами люди поместили себя – нет ограды вокруг преисподней:

О жители ада, болезные, грешные, Родные Мои чада! Не постигаю – как мы с вами Умещаемся-то на этом гиблом месте…

И здесь же аллюзия с «Маленьким принцем» Сент-Экзюпери: мы в ответе за Того, кого приручили. Грешники приручили самого Христа – и никак не меньше…

Христос в книге Круглова является многообразно.

Маленькой девочке Христос представляется белым Бэтменом, спускающимся с неба. Старый римский легионер вспоминает свою службу в Иерусалиме, но он не попросит у Христа помилования – слишком упрям. Для Агасфера он Странник, который придет к его вечному дому, чтобы принять плат со Своим ликом из рук жены Агасфера – Вероники.

Для парня из российской глубинки Воскресший – свой кореш, который не отказался бы от баночки «Клинского»

Тема греха и святости пронизывает все творчество о. Сергия, и в «Народных песнях» она приобретает парадоксальный характер, свойственный богословскому мышлению поэта. Вот небольшой цикл «Новомученики и исповедники российские ХХI». Здесь и заключенные, и инокиня, в прошлом акушер и бухгалтер – ее руки связаны, а рот заклеен скотчем – так поступали бандиты девяностых со своими жертвами. И восьмирукий паучок – приходской священник, каким изображает его антирелигиозный плакат, все восемь рук заняты текущими делами, а до школы, которую хотят защитить от него атеисты, у него просто руки не доходят…

Собственно, о. Сергий – обычный приходской священник, это о нем самом. Но грех для поэта не нечто внешнее, с чем он должен бороться, грех глубоко угнездился внутри самого повествователя:

скорчился в позе эмбриона весь-то с ладонь тощая сизоватая тушка сплошной лишай кое-где пучки жосткой пепелесой короткой шерсти как бы шевелятся: вши обложили их гнидами (думаю – странно чем там они питаются живой крови поди нет и двух граммов ) щелки глаз заросли гроздьями гноя рыльце усы в засыхающей слизи смрадный язык сквозь редкие гнилые клычки сер сипит дышит редко этот маленький нечистый зверек — мое сердце

Нужно иметь огромное мужество, чтобы написать о себе так. После этого о. Сергий может писать и о нерожденных, абортированных младенцах, и о кошмарном видении сторожа Храма Христа Спасителя: утопленники-купальщики бассейна «Москва», который долгое время находился на месте разрушенного Храма. Такова наша жизнь – Атлантида на Атлантиде.

О. Сергий иногда просто рассказывает истории – из жизни верующих людей, часто обращаясь к кризисным ситуациям, когда вераи воцерковленность вот-вот сломаются и будут отброшены в сторону. Вот маленькая девочка «играет в Литургию», подражает священнику, произносит слова анафоры. Но это детское благочестие считается грехом, и мать всерьез думает, не сводить ли ребенка на отчитку, для изгнания беса…

Читая это стихотворение, я вспомнил читанные когда-то воспоминания православного подвижника, который в детстве, подражая священнику (на что не имел никакого права!) совершал молебен о даровании дождя – и дождь пролился на иссохшую землю…

В своей книге о.Сергий Круглов не щадит ни нас, ни себя. Для того, чтобы, придя к самому краю, мы смогли сказать вместе с Агасфером:

Собственно, Жизнь — Так и быть – стоила, Чтобы жить её вечно. Борис Херсонский

Дрейдл

Господь наш Иисус ХристосСобрал нас вместе,Дождался, пока усядутся и перестанут шипеть и толкатьсяПоследние из вошедших,Вздохнул и произнес негромко:«Ведь Я говорил вам: будьте как дети.Дети, играющиеНапример, в волчки.А вы чем занимаетесь?»В установившейся тишине мухаПрогромыхала, как гром небесный.Кто смотрел в пол, кто – изучал ногти,Кто открыл было рот, чтобы что-тоЗапальчиво возразить, но раздумал.И в самом деле – что тут скажешь.Чтоб заставить играть нас в волчки, непременно надоПрислать роту оккупантов,Ражих, белесоглазых , неумолимых,Ударами прикладов разносящих в щепы двери,Перебивающих прячущимся позвоночники, дробящих затылочные кости,Мечущих в огонь свитки, затаптывающих свечи,Громко, страшно и непонятноЛающим языком отдающих приказы.Чтобы вечная веснаНе останавливалась, вращаласьНа своем острие.

Из глубины воззвах

Говорит Господь: «Что Мне делать С вами, жители ада! Призываю на вас Очистительную, спасающую жгуче, святую Свою правду — В бок пинаете, в язвы Мои язвите, Давите в лицо окурком, Накидываете на шею скрученное полотенце, Рыдаете: «Пожалей нас, начальник! Где ж Твоя милость!», Припадочной исходите пеной. Любовью помиловать и простить Вас желаю — Презрительно цедите: «Не нуждаемся!», В доказательство Скалите чернь чифирных зубов, Что-то надрывно, бессвязно запеваете, Ржавой бритвочкой пишете себе запястья, Демонстрируя низость Своего болевого порога, О белоглазые. Хочу даровать вам покой — Просите оставить в покое. Пытаюсь уйти, ведя Вас за собою – вокруг ада Ведь нет и не было вовеки Ни ворот, ни ограды! — Гонитесь, цепляетесь за что попало, Рвете Мне сердце, Тащите, вопите скопом, Умоляете не покидать, вернуться. О жители ада, болезные, грешные, Родные Мои чада! Не постигаю – как мы с вами Умещаемся-то на этом гиблом месте, Очам ангела почти незримом,Малюсеньком, меньшеСреза паутины, тленней пепла,Площе комариного писка, ничтожней ничто?Чем мы еще здесь живы, – не ведаю!Вы ведаете, вы, – ответственныеЗа Меня, Которого приручили».

«Они ему: бачка, куда ты, полночь, и вьюга метёт…»

Они Ему: Бачка, куда Ты, полночь, и вьюга метёт! А Он им: Я должен идти, иначе весна не придёт. А Пётр: и я с Тобою! не место мне тут, у огня! А Он: какого ты духа, не знаешь, и о! не держи Меня. Они: худы наши нарты, и нет, чтобы впрячь, собак. А Он им: не беспокойтесь, Я отправляюсь так. Они: патроны и спички в мох сухой заверни! А Он: Мой сугрев и пища – Отцовы глаза-огни. Они: ну куда Ты в урманы, в курумник – ноги ломать?! А Он: кто Меня послушает – тот мне братья и мать. И всем напоследок спирта в кружки Он щедро налил, И сочною строганиной напоследок всех угостил.И самый младший заплакал, за парку Его ухватясь, А Он : вытри сопли, бойе! гляди, чтоб костёр не угас. И Он ушел за весною, туда, где вечная мгла (А двенадцатого схватились, когда уж весна пришла).