Народный фронт. Феерия с результатом любви
Шрифт:
Только после этого я решил доложить исполняющему обязанности Главврача Попченко о достигнутом достижении. Двадцать Четвертого числа, когда он производил утренний обход, я поманил его пальцем с загадочным, но приветливым видом, в котором была доля гордости от осознания выполненного долга. Он слегка нагнулся, я прошептал:
– Брат мой, Виталий Иванович Попченко, исполняющий обязанности Главврача, хотя это Вам не к лицу, примите к сведению, что Народный Фронт создан в количестве двенадцати
Вместо того чтобы пожать мне руку и просиять, Попченко поморщился:
– Какой еще Фронт?
О, я сразу разгадал его хитрость! Он хотел сделать вид, что ничего не помнит!
Я напомнил ему про разнарядку и про двадцать восемь человек, из которых недоставало одиннадцати.
– Ах, это, – сказал он с деланным равнодушием. – Не суетись, глухонемой, мы уже подали список!
Я был потрясен.
– Какой список? Кого Вы туда внесли?
– Вас всех и внес. Еще два дня назад. Как себя чувствуете-то? Вселенную будем изменять или нет?
– Есть дела поважнее! Как Вы могли подать ложный список? Вы вводите в заблуждение тех, у кого возник великий план! Вы и Вам подобные дискредитируют идею Великого преобразования! Или Вы испугались за собственную шкуру?
Его всего перекосило, и я понял, что попал в больную точку. Да! Я раскусил его! Он именно хотел дискредитировать эту идею, потому что она грозила ему уничтожением!
А еще меня глодала горечь оттого, что все мои труды пропали даром.
Я хотел высказать ее Попченко, но не успел.
Он кивнул кому-то, из-за его спин выдвинулись Ольга Олеговна и Ленечка. Ленечка обхватил меня руками так, что я чувствовал, будто скован цепями с головы до ног, а Ольга Олеговна приблизила к моему телу шприц с иглой. Глядя мне в глаза, она впервые исполнила то, что всегда обещала: взяла меня за горло двумя пальцами. Я почувствовал, что пальцы холодны как лед и сильны как железо. Он сдавила мне горло, я начал задыхаться, Ольга Олеговна свободной рукой вонзила в меня иглу, и я вдруг увидел в ее глазах любовь.
Я не поверил сам себе. Откуда Любовь у этой Женщины? Почему ко мне?
Или это особенная любовь Палача к Жертве?
Но нет, я видел, как она любуется мной по-женски, как-то очень интимно и даже, не побоюсь этого слова, сладострастно. Мне даже показалось, что хрустальная капелька влаги капнула мне на лицо – не слеза, нет, это была вожделеющая слюнка, это была ее оскомина желания, которое я и сам чувствовал когда-то по отношению к некоторым Женщинам. И, впадая в забытье, я шепнул:
– Я тоже!
Но, боюсь, она не поняла.
Двадцать Четвертое число, утро, в окнах свет.
Я проснулся с ясным сердцем, чистым разумом, страшной радостью и огромной печалью. Ничего удивительного, печаль и радость полнее уживаются, если по разному поводу. Радость была от любви к Ольге Олеговне – поэтому и страшная: я предвидел безнадежность наших отношений. А печаль из-за того, что нас обманули.
Не откладывая, я организовал во время завтрака два собрания, открытое и закрытое. На этот раз я решил не скрываться, говорить в полный голос.
– Братья! – сказал я. – Соратники, бойцы невидимого Народного Фронта! Довожу до Вашего сведения, что нас подло предали! Нас вписали в списки, не спрашивая нашего разрешения. Предлагаю выразить свое возмущение, но тайно, в соответствии с правилами конспирации!
На лицах большинства я увидел уныние, скорбь, хмурость. Но вслух никто ничего не сказал, всем хватило мужества не выдать своих подлинных чувств.
И даже Башлак промолчал – он в данный момент тоже находился на нелегальном положении.
Врачи Челышев и Синякевич, обедавшие за отдельным столом и употреблявшие отдельную еду, тоже сделали вид, что ничего не слышали. Видимо, Попченко дал указание персоналу в ответ на наши скрытные действия тоже действовать скрытно.
Получив такую поддержку, я тут же объявил о начале открытого собрания открытого Народного Фронта. Я сказал:
– Братья! Соратники, бойцы невидимого Народного Фронта! Довожу до Вашего сведения, что нас подло предали! Нас вписали в списки, не спрашивая нашего разрешения. Предлагаю выразить свое возмущение!
– Каши мало! – тут же отозвался Саломодин, и я понял, что он выразил мнение большинства – но не насчет каши, конечно, а насчет политической подоплеки.
Репрессии последовали немедленно. Возник Ленечка, неизвестно откуда взявшийся, и спросил:
– Кому там мало?!
– Мне! – ответил упрямый Саломодин.
Подобные дискуссии между ним и Ленечкой бывают часто, я об этом упоминал, но впервые Саломодин говорил по велению не желудка, а Души, наполненной новой идеей.
Ленечка стукнул его пару раз, но иного ответа не добился.
Я видел, что все на стороне Саломодина – то есть Идеи.
Ободренный этой поддержкой, я стал размышлять, что нужно предпринять, чтобы коварство Попченко обнаружилось. Решил для начала посоветоваться с Диммером – все-таки самый здравый человек у нас тут, исключая меня.
Проходя мимо него, я сказал сквозь зубы, чтобы не слышали другие (я существовал в это время в формате тайного Фронта):
– Брат мой, Лев Борисович, Попченко всех перехитрил. Он подал список! Сам!
Диммер хладнокровно, как и подобает при подпольных беседах, ответил: