Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
Посадив горящий самолет, выскочила из кабины и побежала к ближайшему оврагу, где спряталась в кустарнике. Сердце бешено колотилось, дыхание перехватило - неужели зайдет еще раз? Но «мессер», убедившись, что По-2 горит, улетел. Самолет сгорел, и Надя, отдышавшись, побрела к дороге.
Немного постояла, наблюдая, как уныло шли уставшие бойцы, тяжело передвигая ноги в обмотках… Картина эта удручала… Наконец, вернувшись к действительности, Надя стала высматривать на дороге какую-нибудь машину или повозку, чтобы добраться в полк побыстрее: в планшете на карте отмечены все данные, которые ей удалось
И вдруг ей повезло несказанно: рядом остановился небольшой автобус с красным крестом. Оттуда вышла девушка в белом халате - медсестра. Спросила Надю:
– Вы не ранены?
– Нет. Только перепугана… Мой самолет сгорел. [178]
– Мы видели. У нас в машине раненый летчик. Вас подвезти?
Надя не раздумывала. В машине сидел летчик с перебинтованной головой. Привстав, он поздоровался и подвинулся, освобождая место для Нади и не сводя с нее черных, как угольки, глаз. Темные волосы на голове резко контрастировали с белоснежными бинтами.
– Разве можно летать на таком самолете?
– спросил он, словно упрекал ее.
– Летаем… А вы - истребитель? Где ваша машина?
– Подбили. Посадил на брюхо… Семен меня зовут. Харламов.
Надя, сняв шлем, тряхнула светлыми волнистыми волосами. Семен восхищенно смотрел на нее.
– А я - Надя, - с улыбкой она взглянула на него. Парень ей нравился. [179]
– Надя… - тихо повторил Семен, и они вместе засмеялись, радуясь неожиданному знакомству.
Пока доехали до станицы Слепцовской, где их дороги расходились, узнали многое друг о друге. Больше говорила Надя, парень был неразговорчив, только не отрываясь смотрел в ее голубые глаза. На прощанье она сказала:
– Приезжайте к нам в гости. У нас в полку много хороших девушек.
– Я уже выбрал одну, - ответил Семен.
Они расстались, не подозревая, что эта встреча была началом их любви и долгой совместной жизни, которая продолжалась почти пятьдесят лет… Так совпало, что и Наде Поповой и Семену Харламову звание Героя Советского Союза было присвоено одним Указом - 23 февраля 1945 года.
* * *
Полк по тревоге снялся с места - к хутору подходили немецкие танки. На аэродроме остались два самолета - один с неисправным мотором, с другим задержались две летчицы, ожидая, когда будет окончен ремонт. Инженер полка Соня Озеркова и техник Ира Каширина безуспешно пытались оживить мотор - нужны были запчасти и основательный ремонт в мастерских. Придя к такому выводу, Соня решила отпустить ожидавший их самолет: втроем в заднюю кабину никак не втиснуться, и обе решили оставаться вместе…
Нужно было избавиться от непригодного уже для полетов По-2. Соня не стала медлить - и вот он запылал, жалобно потрескивая, бедный самолет. Отойдя от него подальше, обе замерли, не в силах оторвать глаза от яркого торжествующего огня, которому дали полную волю - гуляй!
Дорога была запружена отступающими войсками: люди, машины, лошади, повозки… Соня и Ира медленно двигались вперед. Ночевали в поле, в стогу. Утром Соня открыла глаза, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд. У стога стояла женщина.
– Вы, бабоньки, военные? И чего ж вы не скинете ту форму?
Она сказала, что немцев в хуторе нет, танки проехали дальше. Повела их к себе, дала простую деревенскую одежду.
Однажды они столкнулись с двумя мотоциклистами. Один чинил мотоцикл, другой, увидев девушек, стал показывать пальцем на узелки, где была еда. Он настойчиво тыкал в узелок, и Ира растерялась: [180] на дне лежал пистолет… Очень медленно стала она развязывать концы платка, а в это время Соня быстро вынула свой пистолет и выстрелила в немца. Подбежав к другому, сделала еще два выстрела в упор. Обе бросились в кустарник и долго бежали что было сих от этого места…
Все дальше шли они под палящим солнцем, босиком, в светлых платочках и длинных юбках, невысокая крепкая Соня впереди, за ней, все время отставая, тоненькая Ира. К концу третьей недели у Моздока увидели, наконец, красноармейцев. В городе царила суматоха - шла эвакуация… Соня нашла коменданта, сдала в госпиталь заболевшую Иру. Оказалось - тиф… В полк добралась на попутной машине. Издали увидела огоньки садящихся По-2. Это было похоже на чудо… Она спрыгнула с машины и побежала туда, к самолетам, спотыкаясь, падая, вставая…
* * *
Соня Озеркова вернулась в полк, все были ей рады, особенно техники, которые успели полюбить своего начальника: несмотря на внешнюю строгость, даже суровость, она была человеком добрым и справедливым. Соня была готова с ходу приступить к своим обязанностям, как вдруг ей это запретили. Больше того, стали вызывать ее в особые отделы, где подробно расспрашивали о том, как она выбиралась из вражеского «окружения». А главное, чем интересовались, - почему у нее не оказалось партийного билета: куда он девался?…
До войны Соня несколько лет преподавала в авиационном училище, помнила годы репрессий и была достаточно опытным человеком, чтобы теперь понять безвыходность своего положения: нельзя ни врать, ни говорить правду - и то и другое плохо. Боясь попасть в лапы к немцам, она уничтожила партбилет собственными руками. И теперь сама не знала, правильно ли поступила, поэтому безропотно ждала своей участи.
Это было время, когда партбилет ценился дороже человеческой жизни… И вот - трибунал! Соня была поражена, когда военный трибунал приговорил ее к расстрелу… С нее сняли погоны, разжаловали, остригли наголо. Она сидела взаперти, у входа стоял солдат с винтовкой.
Правда, ей предложили написать просьбу о помиловании. Она отказалась… И только вмешательство командования фронта спасло Соню Озеркову. Дело было пересмотрено, обвинение снято, ее [181] восстановили в должности и звании, вернули в полк, и она честно, как и раньше, работала инженером полка до конца войны.
Однако неприятный осадок на душе остался навсегда. Уже после Победы она призналась однажды: «Иду по улице, и кто-нибудь внимательно посмотрит на меня - я вздрагиваю, и сердце начинает тревожно колотиться…»