Нас называли ночными ведьмами
Шрифт:
Пулемет крупнокалиберный, спаренный - пули летят широким пучком. Ира нервничает, вертится в кабине, но [186] курс держит. Поглядывая на трассы, я прицеливаюсь, бросаю бомбы. Сразу же она пикирует, успевая нырнуть под длинную трассу пуль. На земле - сильные взрывы, вспыхивает пламя: пожар. Мы летим домой, а я все оглядываюсь: горит! Черный дым стелется над землей. Склад горит всю ночь.
* * *
…Над Моздоком был подбит наш По-2. Мотор отказал, летчик
– Леля, где Терек?
– Держи 180°. Терек остался позади.
Самолет снижался, планируя, и обе знали, что вряд ли дотянут до своих, придется где-то сесть у немцев. Но об этом не хотелось думать.
– Скоро земля, - предупредила штурман.
До боли в глазах Нина всматривалась в темноту, надеясь, что впереди нет препятствий. Самолет плавно приземлился и, пробежав немного, остановился. Стало тихо. Слышно было, как тикают часы на приборной доске.
– Быстро! Пошли!
– скомандовала Нина.
Где- то рядом взлетела вверх белая ракета, вторая… Трассирующие ленты понеслись навстречу друг другу. Девушки догадались: [187]
По- 2 сел на нейтральную полосу. Они отошли от самолета шагов десять, когда Леля вдруг сказала:
– Там, в кабине, теплые носки… Мама прислала. Я сейчас!
– Ты с ума сошла! Какие носки!!
Но Леля была уже у самолета…
Наши пехотинцы на машине быстро подбросили девушек в полк. Обе отказались от госпиталя, считая, что ранены легко. А их самолет, из-за которого велась перестрелка, наша пехота сумела захватить и даже отремонтировать.
* * *
Вспоминает штурман Хиваз Доспанова:
«Линия фронта проходила по Тереку. С каждым днем дел у штурманов прибавлялось. Кроме листовок, которыми была заполнена штурманская кабина, мы стали брать с собой на задание термитные авиабомбочки, которые вручную выбрасывали над целью, поджигая объекты врага уже после сброса основного груза - подвешенных под крыльями бомб.
В один из таких полетов я дольше обычного провозилась с САБом, которая не сработала. Пришлось снова заходить на цель, мы осветили ее и хорошо отбомбились. Затем одну за другой я стала выбрасывать "термички", как вдруг последняя выскользнула у меня из рук и закатилась под сиденье. Я перепугалась - ведь это бомба ударного действия. Но, слава богу, она не зажглась. Я стала шарить рукой по полу кабины, но бомбочку не нашла.
А Полина Белкина, моя летчица, уже кричит в переговорную трубку:
– Ты что возишься?! Уходить пора, пока целы!
Решив не расстраивать ее, я ответила, что еще не все листовки сбросила и принялась выкидывать кипы листовок за борт. Бомбу я так и не нашла. Перед тем как идти на снижение, я попросила Полину:
– Посади самолет как можно мягче.
– Ты что, ранена?
– Нет, но прошу тебя, посади мягче.
Едва самолет остановился, я, выбравшись на плоскость, лихорадочно начала искать злополучную бомбу - только ноги торчали из кабины.
– Что случилось?
– удивленно спросила Полина.
Нащупав бомбу, закатившуюся в самый дальний угол под сиденье, я рассказала ей о случившемся. Мы посмеялись над моим [188] злоключением, а вечером вооруженцы вторично вручили мне вместе с другими и эту несработавшую "термичку". Когда мы подошли к цели, я в первую очередь выкинула за борт "опасную бомбу" и только потом стала бомбить объект…»
* * *
Район Моздока - самый укрепленный на Тереке. Сюда мы чаще всего летаем бомбить вражескую технику, войска, переправы.
Терек… Бурный, непокорный. Поэты говорят, что он шумит, рычит, воет. А сверху он кажется тихой, смирной рекой. Ночью Терек с его крутыми излучинами и плавными изгибами похож на голубоватую ленту, оброненную на темную землю. [189]
…Светло в кабине, светло кругом. Прямые, как стрелы, лучи, ослепительно белые, режут небо на куски. На множество кусков. Лучи широкие: в луче самолет может кружиться, делать виражи - и не выйдет за его пределы. С земли бьют фонтаны пулеметных трасс. Из разных мест они устремляются в одну точку - туда, где летит освещенный прожекторами самолет. Кажется, что вот-вот одна из трасс полоснет по самолету. Они проходят близко, совсем рядом…
Бомбы уже сброшены, и теперь Ире Себровой легче маневрировать. Она старается не смотреть на слепящие зеркала прожекторов. Старается, но все же поглядывает на них… Бросает самолет то вниз, то в сторону, уклоняясь от пулеметных трасс… Наконец, спрашивает:
– Наташа, дай курс!
– Терек справа, курс 90°.
Нам бы следовало пересечь реку и лететь на юг, но там - стена огня. И мы держим восточный курс, чтобы обойти этот район.
…Летит в темноте под звездами наш По-2. Рокочет мотор, будто ворчит озабоченно. Остаются сзади и Моздок, и зенитки, и Терек.
Поэты утверждают, что Терек - бурная, свирепая река. Я же запомню его таким, каким он кажется сверху: голубоватой лентой, вьющейся по земле. Голубоватой… Интересно, какого цвета в нем вода, когда бьют зенитки и в небе - огонь? Я никогда не успеваю рассмотреть…
* * *
Бомбы сброшены. Самолет медленно удаляется от цели, слабеет огонь зениток, гаснут прожекторы. Мы уходим.
Уходим… Просто непостижимо, как нам это удается на нашем слабеньком маломощном По-2. Фанерный самолетик, тихоходный, беззащитный и такой совсем-совсем мирный со своими лентами-расчалками, открытыми кабинами и приборной доской, где перед летчиком светятся несколько примитивных приборов.
Его называют громким именем «ночной бомбардировщик»! Да, мы возим бомбы, подвешенные прямо под крыльями. По двести-триста килограммов за вылет. Так что, например, за пять полетов получается тонна…
«Бомбардировщик» - это верно. А ночной-то он не потому, что как-то оборудован для полетов ночью. Никакого специального оборудования на самолете не установлено. Ночной он потому, что за линию фронта он может летать, пожалуй, только в темноте: днем его сразу собьют. [190]
Но мы любим наш ночной бомбардировщик, хотя он слишком прост и непритязателен: всю ночь от зари до зари он без устали работает.