Насельники с Вороньей реки (сборник)
Шрифт:
Позади осталась Колымская трасса, усеянная мёртвыми брошенными посёлками. Часть из них сгорела, и на участках, застроенных некогда частными домами, торчали лишь кирпичные остовы печей с трубами – как на фотографиях из сожжённой фашистами Хатыни. На каком-то повороте нашу машину остановила семья эвенков-орочонов, которых здесь зовут орочами. Наш водитель спросил с них деньги – отец семейства, состоявшего из жены и взрослой дочери, предложил сексуальные услуги обоих женщин. Водила, закалённый колымский мужик, сплюнул и двинул дальше.
– А что, та, которая молоденькая, была ничего, – хихикнул с заднего сиденья молодой украинец.
– У них у всех поголовно сифилис, – плюнул колымчанин, и наша «Делика» снова затряслась по плохо укатанной грунтовке.
На окраине Хихичана горел брошенный дом. Его никто не гасил, вокруг собралась толпа подростков, которая наперегонки с огнём била камнями оставшиеся окна.
– Дикие дети Севера, – криво ухмыльнулся водитель. – Небось сами и подожгли…
Я направил стопы прямо в райотдел милиции. В районном отделении вполне так себе небольшого по численности населения колымского региона служило полсотни человек во главе с двумя полковниками.
Капитан Свиридов занимал в неформальной иерархии этого странного места (а подобные заведения всегда изувечены некими неформальными иерархическими судорогами) то ли второе, то ли третье место. Не то чтобы он так уж стремился к лидерству, просто прожил он в этих местах столько лет, сколько не набиралось ни у одного полковника просто провести в погонах, знал весь народ на местах, знал, кто на что способен, держал статистику и, будучи человеком старого закала, то есть очень опасающимся связываться с металлом, не лез в главное занятие местной милицейской братии – не крышевал незаконных золотопромышленников и старателей. Одним из символов занимаемого им положения был маленький, чуть больше сортира, кабинет на втором этаже райотдела.
Я бросил наши рюкзаки у дежурного и поднялся.
Как и в одну из наших предыдущих встреч, Свиридов занимался своим любимым делом – чинил замок какого-то интересного ружья, который, полностью распотрошённый, лежал перед ним на чистой фланелевой застиранной портянке. Он едва взглянул на меня поверх очков, ни на секунду не отрываясь от своей попытки всунуть какой-то штифт в предназначенное для него гнездо.
– Чего сюда-то припёрся? – раздражённо буркнул он через минуту.
– Хочу, чтоб ты меня куда-нибудь поселил. Со мной женщина.
– Совсем охренел, – Свиридов от неожиданности даже выронил штифт. – Ты уже как Азиз стал – с бабами на охоту ездить…
Азизом звали одного моего клиента, азербайджанского нефтяника из Баку, прилетавшего на охоту на собственном самолёте, с охраной, поваром и тремя-четырьмя моделями из Москвы.
– Ну во-первых, я не на охоту. По большому счёту мне надо поговорить с тобой. Там что-нибудь и решим. Во-вторых, я не Азиз. И в-третьих – она не баба.
– Ну-ну, – просопел Свиридов, словно бы выражая сомнение во всех трёх озвученных мной постулатах, встал, открыл незапертый сейф и достал бутылку водки. Плеснув на два пальца жидкости в стоящий на столе гранёный стакан, протянул стакан мне. Я помотал головой, отказываясь. Свиридов пожал плечами, поднёс стакан к губам и, выдув водку единым махом, поставил бутылку обратно в сейф. Затем вытащил из сейфа связку ключей с номерками домов и квартир. Эти ключи отдавали Свиридову его бесчисленные приятели, на время или навсегда покидавшие Хихичан. Побренчав ключами с полминуты, он вытащил один, пробормотал, что я могу жить там хоть до самой смерти, и ткнул пальцем через покрытую тающим снегом площадь куда-то в сторону пятиэтажек. Собственно, этот жест был уже лишним, потому что на бирке значился подробный адрес обиталища.
Обиталищем была холодная прибранная двухкомнатная квартира. Судя по минимуму обстановки, хозяин её действительно покинул Хихичан навсегда. Квартира в Хихичане даже в лучшие времена не стоила больше штуки баксов, потому, видимо, Свиридов и был приставлен за ней следить. Пожизненно. Интересно, что произойдёт раньше – развалится этот пятиэтажный блочный дом или помрёт Свиридов? Я бы поставил на первое.
Лена, как кошка, проверила все углы, воду в туалете и ванной и наличие электричества.
– Нет тепла и горячей воды, – сообщила она и вопросительно поглядела в глаза.
Я нашёл двадцатилитровый бак и воткнул в него спираль-нагреватель.
– Здесь уже лет десять нет горячей воды. Ещё счастье, что свет есть.
Лена поплескалась с дороги в тёплой воде, я уложил её на продавленный диван, укутал спальным мешком и стал ждать Свиридова.
Прежде всего я отдал ему пачку писем.
Он повертел их в руках, а затем начал рассказывать.
Судя по всему, зимой вокруг Вороньей реки ничего не происходило.
– Как ты думаешь, сто тысяч – это достаточная сумма, чтобы удрать оттуда не оглядываясь?
– Кому как, – задумался Свиридов. – На Кубани, откуда Чохов, на такие деньги особенно ничего не купишь. Так, неплохая прибавка к пенсии. Необходимость пахать дальше в поте лица своего она не отменяет. То же и для метеостанщика. Что до Салькина, то он без паспорта вообще никуда деться не может. Далее – ламуты. Если сумма в рублях, то им это ещё нормально. Если же она вся с портретами американских президентов, то, скорее всего, мы никогда об этих деньгах не узнаем. Их сложат в какое-нибудь потайное место, и хорошо, если эти деньги вытащат их праправнуки через триста тысяч лет. Я у Сеньки Николаева в обращении даже царское золото видел. То есть шлёпнуть-то они его, конечно, могли, но не из-за денег. И деньги эти они бы немедленно заховали.
– Ну, по твоим словам, деньги бы эти заховал любой местный житель.
Свиридов удручённо покачал головой:
– О том и речь. Так о каком документе ты мне говорил?
Я покачал головой точно так же, как за несколько секунд это сделал Свиридов.
– Эта штука нам поможет ещё меньше. Я думаю, что убийца просто-напросто спалил его в печке, или что там у него было поблизости, где он потрошил шмотки. Его нельзя использовать без участия кого-либо из участников соглашения. Это тебе не акции на предъявителя. Мне понятно лишь одно: одна из сторон заинтересована в том, чтобы найти договор и держать его при себе, а вторая отнюдь не против того, чтобы оно растворилось в прошлом.
– Я сильно много не понял про эти твои акции, – усмехнулся Свиридов. – Но ведь вторая сторона – Равтытагин? Он-то здесь совсем неподалёку.
– Но не в тундре. И те же Дьячковы – не помощники Равтытагину.
Потому что Равтытагин – чукча, а Дьячковы – эвены. Для подавляющего большинства городских людей северные жители не отличались один от другого, но это было совсем не так. Эвены, они же ламуты, искренне ненавидели чукчей и считали, что территория Чукотского автономного округа, на одну треть населённая эвенами, совершенно несправедливо называется Чукоткой. Не говоря о том, что во времена казаков-первопроходцев она на девять десятых была заселена юкагирами. Которые соседей в грош не ставили и в итоге их дружно истребили. А потом держава долго хороводилась с чукчами, но так и не заставила их платить ясак. И из-за нерентабельности древняя Анадырская крепость была ликвидирована, а администрация – вывезена.