Насельники с Вороньей реки (сборник)
Шрифт:
– Сейчас толком не знаем, – соврал Помыкалкин. – Вон человек говорит, что там чэпэ.
– Несчастный случай, – бросил Зиновий.
Я пожал плечами, поскольку в данном случае был полностью солидарен с милицией, так как именно им предстояло решать, является ли происшедшее несчастным случаем или чем-то ещё. Кроме того, мне расхотелось лететь. Но Помыкалкин почему-то всегда считал меня специалистом по сомнительным ситуациям, видимо потому, что когда я в них попадал, меня практически всегда вывозила из них некая случайная, но на редкость удачная кривая. Впрочем, пришлось однажды попасть и вместе с Помыкалкиным: мы сутки просидели под одной корягой, защищаясь от пуль бригады браконьеров. Судя по всему, эту операцию по изъятию полутора тонн икры подполковник (тогда ещё майор) запомнил надолго.
Вертолёт сел на стойбище Дьячковых.
Судя по всему, там случилось то, чего я опасался, признаться, больше всего.
Возле трёх белых парусиновых палаток толпились обитатели стойбища. Оставшиеся обитатели. Потому что возле палаток лежали три свёртка размером с человеческое тело, прикрытые той же самой парусиной.
Это и были человеческие тела. Николай Трофимович Дьячков, Мария Мокеевна Дьячкова и Фёдор Михайлович Кобелев, их зять.
– Фёдор летал в Бубенино. Привёз водки три ящика. Дед Коля стал его увещёвывать, говорил, что олени разбегутся.
А Фёдор говорит – олени мне больше не нужны, мне люди из Москвы всё сказали. Что за то, что я на этой земле живу и ещё не вымер, нам деньги должны. И он эти деньги получит и будет жить как хочет. Безо всяких оленей. Потом вышел и трёх учугов [5] возле палатки застрелил. Сказал, что ненавидит оленей и нас всех, – рассказывала дочь Николая Трофимовича. – Потом вернулся в палатку, стрельнул в папу и маму и сам застрелился…
– Алкогольное буйство, – понимающе кивнул Помыкалкин. – Им вообще наливать нельзя. А на каком вертолёте он в Бубенино смотался? Вертолёты здесь стаями не летают…
5
Верховой олень.
– Да вот с ними, – кивнула Светлана на Зиновия. Тот стоял под вертолётом и сосредоточенно рассматривал лопасти. – Они здесь четыре раза были, Фёдора возили на учёбу. Он всякий раз вусмерть пьяный возвращался…
Какие там две палатки, – вспомнил я свою весеннюю калькуляцию сухого остатка «благотворительного взноса» «Союза Земли» в сто тысяч долларов. Четыре семинара для малочисленных народностей Севера. С приглашёнными лекторами из Бостона и Кембриджа. И вот результат – три мёртвых тела и недоверие к приезжим людям. Да, печальный итог.
Парусину сняли с тел, и меня пригласили для опознания.
Что-то мне в этих телах показалось не так… Да, конечно.
Рана на груди Феди, вроде бы застрелившегося, была не в области сердца и казалась обширнее, чем у Дьячковых, в которых Федя стрелял. Судя по всему, в упор.
Выходное отверстие.
Свиридов перехватил мой взгляд и словно невзначай положил ладонь на губы. Я скосил глаза на Светлану, дочь Николая Трофимовича и жену Феди. Свиридов понимающе кивнул.
Светлана тоже спасала мужчин от созданного ими мира. По-своему. Именно она сделала последний выстрел – между лопаток своему мужу, убийце её отца.
И все мы будем молчать об этом всю жизнь.
Неожиданно Зиновий вышел из-под лопастей и направился к Помыкалкину. О чём-то заговорил. Я услышал: «Принадлежащие фонду документы… Необходимо изъять для отчёта… Будем весьма благодарны за содействие, окажем материальную помощь»…
«Следы заметает», – подумал я.
Сбоку к ним подходил Свиридов.
– Слушай меня, гнида, – сказал он тихо, но так, что от его слов стихли все звуки в стойбище и в воздухе только тихо звенел остывающий металл вертолётных турбин. – Марш в машину и не высовывайся. А то я тебя сейчас живо из свидетеля подозреваемым сделаю. И будешь ты у меня им, пока не уберёшься в свой город-герой Москву и не будешь сидеть в ней, боясь высунуть харю за МКАД. А высунешь – будет тебе, гнида, попытка к бегству. Усёк?
Зиновий послушно направился к вертолёту, но отклонился и прошёл рядом со мной.
– Вы довольны? Теперь получилось по-вашему. Теперь вы и ваша компания полностью контролируете земли Дьячковых, – услышал я его голос.
– Дурак ты. Я б их и так контролировал. Что с вашей помощью, что без неё, – мрачно сказал я, подавляя желание двинуть ему по зубам прикладом. – Ты просто умножил сущности сверх необходимости. Ведь по большому счёту ничего не изменилось. Просто очередная перестрелка в тундре. А так – не было ничего.
Поздно вечером мы сидели в кабинете Свиридова. Только что закончилась вялая перебранка с Помыкалкиным о том, какой отдел будет оформлять эпизод с убийством. Какой-то младший лейтенант пошёл готовить бумаги. За окном стояла кромешная тьма: свет в посёлке включали только после девяти вечера – экономили солярку для дизель-электростанции. По серым улицам бродили тёмные тени. Иногда помаргивали голубые огоньки китайских фонариков. Как призраки, честное слово…
– У тебя планы по охоте не отменяются? – спросил Свиридов и немедленно выпил.
– Мои планы осуществляются с точностью токийского экспресса, – ответил я и выпил тоже. – Когда сдохну, тогда и отменятся. У меня уже сейчас в голове дюжина вариантов.
– И все на Вороньей реке, да?
– И все на Вороньей реке, – согласился я.
– Девица твоя, Света…
– Лена. Ждёт в Магадане. Работала в Энурмино и Лорино в этом году.
– На побережье? И как ей?
– Конечно, странно. Чего ещё ждать от человека из Москвы с иняза…
– Я тут вот про что подумал, – капитан поднял недопитую бутылку и посмотрел сквозь неё в окно. – А какого хрена ей надо – вот с этими местными возиться, буквари им читать, учебники…
– Себя вспомни, старый чёрт. Лет двадцать пять назад. Небось в мусарню шёл со злодеями бороться. Человеку хочется делать мир лучше. Как он это понимает…
– Да. В молодости это выглядит совсем иначе, чем на пятом десятке.
Я рассмеялся. Мне что-то стало легко и свободно. Водка.
– Не стоит казаться циничнее, чем мы есть на самом деле. Любой из нас.
– Ага.
Мы замолчали. Поднялся ветер с Колымы и понёс тополиные листья по улицам Хихичана. Они тихо шуршали о раму, как странные небесные щенки, которые так обозначают своё присутствие, но не хотят докучать хозяевам.