Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране
Шрифт:
На Кише однажды меня принимал по деловому вопросу шах, прислав для этого в Тегеран свой маленький реактивный самолет.
На этот раз мы с женой подучили персональное приглашение от двора присутствовать, так сказать, при открытии этого развлекательного комплекса. Оказалось, что из иностранных послов был приглашен также только посол Франции с женой.
Прибыв в Тегеранский аэропорт, откуда должен был отправиться специальный самолет «Боинг-727», мы обнаружили большую группу приглашенных иранцев с той же целью. Здесь были наиболее влиятельные сановники двора, министры, самые крупные деятели иранского делового мира. Через полтора часа лету мы уже были на Кише. За день до нас туда же совершил специальный рейс из Парижа «Конкорд» с высокопоставленными гостями из Франции, а также с кучей манекенщиц из самых известных французских салонов мод. (Вот почему,
Вечером, когда, побродив по острову, налюбовавшись действительно прекрасными картинами заката на море, мы вернулись в гостиницу и уселись в укромном уголке за столик в ресторане, чтобы вдвоем поужинать, нас разыскали протокольные чины и попросили срочно перейти в другую, особую комнату, у дверей которой толпилась, наступая в буквальном смысле на пятки друг другу, разодетая знать, но туда впускали только немногих. Здесь расположились те, кого пригласила шахиня, в числе их оказались и мы.
Нас провели к небольшому столу, за которым сидела шахиня; мое место оказалось рядом с ней. В ходе ужина познакомились с другими сотрапезниками. Некоторых мы знали – мать шахини Диба, брат шаха Голям-реза с женой, жена премьер-министра Амузгара, французский посол с женой. С другой стороны шахини, как выяснилось, сидел герцог Орлеанский, а его жена, герцогиня Орлеанская, была моей соседкой. Напротив меня сидел пожилой мужчина в нарочито небрежной одежде, которую в таких случаях позволяют себе только очень богатые люди, – в темном вельветовом пиджаке и мятой голубой рубашке. Завязался разговор, из которого я узнал, что это барон Ротшильд, один из представительной, старинной банковской семьи. Барон в разговоре вставлял некоторые русские слова, и я поинтересовался, откуда он их знает. У него были интересные моменты в биографии. Во время немецкой оккупации в годы Второй мировой войны барон был интернирован, сидел в одной камере с сыном известного французского социалиста Леона Блюма. Однажды к ним в камеру привели третьего узника – это был сын Сталина, Яков, взятый немцами в плен. Ротшильд говорил о нем с симпатией. За время непродолжительного пребывания в камере с Яковом Сталиным барон и выучился нескольким русским словам. Невольно подумалось: какое различное прошлое было у этих людей и какая различная судьба их постигла! Яков принял смерть, а представитель банковской семьи Ротшильдов сейчас гостит в великосветском иранском обществе.
Спросил у Ротшильда, имеет ли его банковский дом какие-либо дела в Иране и в других странах Ближнего и Среднего Востока. Он замялся – ведь это банк известной еврейской семьи, однако сказал, что дела идут, и неплохо, ведь можно работать и под другой вывеской, в том числе и в арабских странах.
В этой поездке на остров Киш случилось встретиться с еще одной неожиданностью – праправнучкой декабриста Давыдова, живущей в Париже, но имеющей мужа-англичанина, врача, к услугам которого прибегала шахская семья. Она оказалась женщиной, высоко чтившей память своего давнего предка, усердно изучающей о нем материалы, находящиеся в советских архивах и музеях. Повстречался и давний знакомый – бывший генеральный секретарь французского министерства иностранных дел Альфан, с которым у меня ранее были деловые встречи в Париже и Москве.
Для гостей были устроены на открытом воздухе представление иранских национальных танцев, а затем показ новейших моделей парижских мод – их демонстрировали в четком механическом темпе дрожащие от холода, какие-то неестественно худые, угловатые французские манекенщицы. Пока одни заученными движениями с застывшими улыбками разгуливали развинченными шагами на площадке, показывая немыслимые тайны одежды, очередная группа лихорадочно переодевалась неподалеку, за матерчатым занавесом, нисколько не смущаясь тем, что занавеска эта иногда совсем ничего не закрывала.
Перегруженные столь необычной дозой светских развлечений, мы отправились спать – было уже поздно. Большинство же гостей повалило в казино, где игра продолжалась до утра и, как оказалось, не было ни одного проигравшего! Когда надо, рулетки в казино могут крутиться вполне определенным образом.
На следующий день мы осматривали остров в микроавтобусах. Особых достопримечательностей, даже растительности, мало. Где-то в глубине песков, возможно, и таилось историческое прошлое, но на поверхности лишь равнина, рассеченная хорошими автомобильными дорогами.
Bee новые строения в одном необычно ультрасовременном архитектурном стиле – различные
Пресной воды на острове нет, поэтому ее производит опресняющая установка, построенная израильтянами. На острове был создан, конечно, и магазин, торгующий самыми разнообразными импортными товарами без таможенных пошлин и налогов. Поэтому вся иранская элита гурьбой повалила в этот магазин. Возвращались они с ящиками французского коньяка, шотландского виски и… подушками, чемоданами и разной другой утварью, которой полно в тегеранских магазинах. Но здесь выгоднее, хотя не намного, но выгоднее.
Год «коня»
31 декабря 1977 года шах встречал новый год – «год коня» – в своем кругу. У него в гостях был президент Картер с женой и дочерью. И король Иордании Хусейн прибыл. Впрочем, Картер торопился, ему надо было посетить еще ряд стран, и в Тегеране он задержался так, пролетом. Конечно, это не была та встреча, о которой мечтал шах, – как равного с равным, с обстоятельной, проникновенной беседой, анализом различных ситуаций, выработкой совместных решений. Для американцев шах не дорос до такого статуса. Чтобы компенсировать отсутствие существенной деловой части, Картер не скупился на красивые слова на новогоднем банкете: назвал Иран одним из столпов «демократии» на Среднем Востоке, в районе Персидского залива. Забыл на эти часы о всех своих показных тревогах относительно нарушения «прав человека». Изящные дамы в красивых платьях, не менее изящные мужчины во фраках, хрусталь, тонкое вино, красивые манеры, изысканно наигранная, веселая беззаботность сильных мира сего, встречающих с оптимистическими надеждами очередной год своего царствования. И создавалась видимость, что разница лишь только в том, что одни царствуют в Америке, другие – почти в центре Азии. И все это – на крупных фотографиях в сотнях тысяч экземплярах по стране, в миллионах по всему миру. Смотрите: здесь, на Аравийском полуострове, в Персидском заливе, – передовая линия обороны американских интересов (так говорил Картер), а вот здесь Иран – верный бастион защиты интересов Запада и Азии (так говорил шах).
Один не смущался тем, что относил границы своих интересов за несколько тысяч километров от своей земли, не спрашивая народы тех стран, где он предначертал эту линию, другой не замечал своей смешной роли «защитника» чуждых иранскому народу интересов. Впрочем, иранский народ никто не спрашивал.
Началась публикация в печати сериями последнего опуса шаха – его книги «К великой цивилизации».
9 января 1978 года полиция обстреляла толпу в Куме – религиозном центре в 100 км от Ирана. Говорят, как всегда в таких случаях, были «беспорядки», толпа не подчинилась требованиям полиции, пришлось открыть огонь и т. д. Были, конечно, убитые. Сколько? Власти говорят, человек шесть. Другие сообщения – около сотни.
«Ну и что? – говорили нам. – Такое явление нередкое, скоро забудется, волноваться не надо. Лучше бы выявить смутьянов, наверняка действовали какие-нибудь иностранные агенты».
Прочитав об этом в газетах, мы пытались выяснить, в чем дело. Это и не тема в печати, и не тема в разговорах дипломатов.
Однако кое-что проясняют требования религиозных кругов о возврате к конституции 1906 года. Это конституция монархии, но с наличием парламента, а главное – там предусмотрено создание Совета религиозных деятелей, который должен следить за соответствием принимаемых законов исламскому праву – шариату. Без их согласия ни один закон не вступит в силу. Шах в сороковых годах внес поправки в конституцию: монархия как основа государственного строя осталась, меджлис – тоже, но Совет духовенства для наблюдения за принятием законов был упразднен, что вызвало ярость высших кругов духовенства.