Наш человек в Гаване
Шрифт:
– Да, я человек неверующий.
– Я привез вам и чернила. У вас есть электрический чайник?
– Да, а что?
– Понадобится, чтобы вскрывать письма. Наши люди должны быть оснащены на все случаи жизни.
– А зачем чернила? У меня дома сколько угодно чернил?
– Да, но это симпатические чернила! На случай, если вам что-нибудь придется послать обычной почтой. У вашей дочери, надеюсь, есть крючок для вязания?
– Она не вяжет.
– Тогда вам придется купить. Лучше всего из пластмассы. Стальной иногда оставляет следы.
– На
– На конверте, который вы будете вскрывать.
– А зачем, прости господи, мне вскрывать конверты?
– Может возникнуть необходимость познакомиться с перепиской доктора Гассельбахера. Вам, естественно, придется обзавестись своей агентурой на почте.
– Я категорически отказываюсь...
– Не упрямьтесь. Я затребовал сведения из Лондона. Когда мы его проверим, мы решим вопрос о его переписке. Полезный совет: если у вас выйдут чернила, пользуйтесь птичьим дерьмом – вы запоминаете, я не слишком быстро?
– Да ведь я еще не сказал, что согласен...
– Лондон дает сто пятьдесят долларов в месяц и еще сто пятьдесят на расходы – в этих придется отчитываться. Оплата вашей агентуры и так далее. На дополнительные расходы надо получать специальное разрешение.
– Постойте...
– От подоходного налога вы освобождаетесь, имейте это в виду. – Готорн воровато подмигнул. Подмигивание как-то не вязалось с королевской монограммой.
– Вы должны дать мне время подумать...
– Ваш шифр 59200 дробь пять. – И он добавил с гордостью: – 59200 – это, конечно, я. Вы будете нумеровать ваших агентов 59200 дробь пять дробь один и так далее. Понятно?
– Не понимаю, чем я могу быть вам полезен.
– Вы ведь англичанин? – бодро опросил Готорн.
– Да, конечно, англичанин.
– И вы отказываетесь служить вашей родине?
– Этого я не говорю. Но пылесосы отнимают у меня уйму времени.
– Ваши пылесосы – отличная маскировка, – сказал Готорн. – Великолепно придумано. Ваша профессия выглядит очень естественно.
– Но я и в самом деле торгую пылесосами.
– А теперь, если вы не возражаете, – твердо заявил Готорн, – мы перейдем к нашему Чарльзу Лэму.
– Милли, – сказал Уормолд, – ты не ела кашу.
– Я больше не ем кашу.
– Ты положила в кофе только один кусок сахару. У а не собираешься ли ты худеть?
– Нет.
– Может, это покаянный пост?
– Нет.
– Но ты до обеда ужасно проголодаешься.
– Я об этом думала. Придется приналечь на картошку.
– Милли, что ты выдумываешь?
– Я решила экономить. Вдруг, в ночной тиши, я поняла, сколько тебе приходится на меня тратить. Мне словно послышался чей-то голос. Я чуть не спросила: «Кто ты?» – но побоялась услышать: «Твой господь бог». У меня ведь как раз подходящий возраст.
– Для чего?
– Для голосов. Я старше, чем была святая Тереса, когда она ушла в монастырь.
– Слушай, Милли, неужели ты задумала...
– Нет, что ты. Мне кажется, что капитан Сегура прав. Он сказал, что я сделана не из того теста.
– Милли, ты знаешь, как здесь зовут твоего капитана Сегуру?
– Да. Кровавый Стервятник. Он пытает заключенных.
– Он этого не отрицает?
– Ну, со мной, он, конечно, ведет тебя паинькой, но у него портсигар сделан из человеческой кожи. Он уверяет, будто это сафьян – можно подумать, что я не знаю, как выглядит сафьян.
– Милли, ты должна прекратить с ним знакомство.
– Я так и сделаю, но не сразу, сперва мне надо устроить лошадь в конюшню. Кстати, мой голос...
– А что этот голос сказал?
– Он сказал, – но посреди ночи все это было куда больше похоже на божественное откровение, – «Ты взяла себе орешек не по зубам, моя милая. А как насчет Загородного клуба?»
– А что насчет Загородного клуба?
– Это единственное место, где я могу по-настоящему ездить верхом, а мы не члены клуба. Ну что за радость, если лошадь стоит в конюшне? Капитан Сегура, конечно, член клуба, но я ведь знаю, ты не захочешь, чтобы я у него одалживалась. И вот я подумала, что если я начну меньше есть и помогу тебе сократить расходы по дому...
– Ну и что это даст?..
– Тогда ты, может, сумеешь взять семейный членский билет. Запиши меня как Серафину. Это звучит куда приличнее, чем Милли.
Уормолду казалось, что во всем этом есть здравый смысл; один только Готорн был порождением жестокого и необъяснимого детства.
Интермедия в Лондоне
На одной из дверей в подземном этаже огромного железобетонного здания недалеко от Майда-Вейл красный сигнал сменился зеленым, и Готорн переступил порог. Он оставил свое щегольство на берегах Карибского моря и надел видавший виды серый фланелевый костюм. Дома незачем было пускать пыль в глаза – Готорн стал частицей тусклого январского Лондона.
Шеф сидел за письменным столом, на котором гигантское пресс-папье из зеленого мрамора придавило всей своей тяжестью один-единственный листок бумаги. Возле черного телефонного аппарата стояли недопитый стакан молока, флакон с какими-то серыми пилюлями и лежала пачка туалетной бумаги. Тут же стоял красный аппарат специального назначения. Черная визитка, черный галстук и черный монокль в левом глазу придавали шефу вид факельщика, а вся эта подземная комната напоминала склеп, мавзолей, могилу.
– Вы меня вызывали, сэр?
– Просто поболтать, Готорн. Просто поболтать. – Казалось, что, покончив с похоронами, заговорил, наконец, наемный плакальщик, молчавший весь день с самого утра. – Когда вы вернулись?
– Неделю назад. Обратно на Ямайку вылечу в пятницу.
– Все в порядке?
– Можно сказать, что Карибское море у нас в кармане, сэр, – сказал Готорн.
– А Мартиника?
– Там затруднений нет. Вы ведь помните, в Форт-де-Франсе мы сотрудничаем с Deuixieme Bureau [Второе бюро (генерального штаба) (фр.) – название французской разведки].