Наш цвет зеленый
Шрифт:
– Но ведь мы-то чужие,- сказал я,- а собака принимает нас, как своих.
– Не беспокойтесь, он прекрасно отличает своих, даже если вы никогда и не были на нашем острове.- Пограничник рассмеялся: - То ли у нас, у советских, дух один, то ли русская речь ему понятна.
– А ведь было время, когда пес понимал только по-английски,- вмешался в разговор второй пограничник, шустрый парень с рыжим клоком волос, выбивавшимся из-под зеленой фуражки.- Это он недавно привык к русскому языку. Ведь Американец перебежал к нам оттуда.- И парень махнул рукой в сторону американского острова.
– То есть как? Из Америки?
– удивился я.
Историю
Здания занимали небольшой участок подлинной суши. Торфяные болота обступили этот занятый людьми пятачок с трех сторон. С четвертой стороны, где-то внизу, пенился и ревел океан. Здесь обрывались крутые скалы, ниспадавшие до самой воды. По почва в поселке была того же коричневатого оттенка, что и торфяники тундры. Небольшая площадка подле входа в домик была вымощена огромными белыми костями - в них я с трудом узнал позвонки гигантского кита.
Ну и мостовая!..
Сидя за столом в уютной комнате, я слушал рассказ старшего лейтенанта Савина о жизни пограничников.
– Летом у нас красота. Синее небо над головой, синяя вода в проливе да красные скалы. А вот зимой, когда холода сковывают воду пролива и сплошные льды наползают на остров с севера, вьюга и шторм такие, что нос за дверь не высунешь. Вы поймете только зимой, как сложна наша служба… Что такое четыре километра?
– продолжает старший лейтенант.- Это час ходу, не больше. А ведь там Америка. Там чужие люди. В ревущей пурге, в снежных заносах, на льду застывшего пролива всякое может случиться. Разве мысленно можно представить себе эту ледяную горловину Арктики, где заваривается кухня погоды?
– Отлично понимаю вас,- перебиваю я старшего лейтенанта.- Мне как-то попал в руки проект одного автомобильного пробега - его составили французские автомобилисты. Они мечтали из Парижа прямым путем доехать до Нью-Йорка.
Старший лейтенант смеется. Его худощавое лицо, продубленное на арктическом ветру, опаленное неистовым арктическим солнцем, теряет свою суровость от смеха.
– Ну и придумали ваши французы! Им бы посмотреть, какие торосы образуются в нашем проливе. Льды встают на дыбы и застывают в самом невероятном положении. Но именно через такие льды и прибежал к нам однажды ночью Американец.
– А ну, расскажите подробнее,- прошу я Савина.
– Можно и подробнее… Это было ночью, в разгар пурги. Наблюдатель на вышке ничего не заметил. В снежной круговерти хоть глаза сломай - все равно ничего не увидишь. Солдаты проснулись от крика возле дверей казармы.
Трудно предположить, сколько времени собака пыталась проникнуть к человеческому телу. Но, видимо, потеряв веру в свои силы, пес взвыл неистово и громогласно от своего одиночества. Это был вопль о помощи - крик безнадежный и зовущий. За долгие месяцы пребывании на острове мы отвыкли от постороннего шума, потому-то собачий вой, одиноко прозвучавший в ночи, и заставил пограничников мгновенно подняться. Такое бывает не часто - настоящая боевая тревога. Когда мои ребята с автоматами в руках выскочили ночью в снежную круговерть, в неизвестность, они даже не заметили, как сквозь приоткрытые двери в казарму тихо и воровато на брюхе вполз Американец… В то время у него еще но было имени,- продолжает свой рассказ Савин.- Американцем мы назвали пса позже, когда решалась его судьба… оставаться ли ему с нами.
– Почему так сурово?
– прервал я командира.
– Можете представить себе, как переживали
– задумчиво продолжал свой рассказ Савин.- Это воспоминание о детстве. Ведь каждому из наших ребят-пограничников всего лишь около двадцати. Это воспоминание о доме. Ребята нашего отряда съехались со всех концов страны - есть среди них и татары и украинцы, узбеки и грузины. Представляете себе, как они волновались! Останется ли с ними память детства? Воспоминания о родном очаге? Живое существо, полное доверия к человеку, пришло к нему в снежную пургу… Нет, расстаться с собакой было уже невозможно.
Савин задумывается. Глаза его отражают то внутреннее тепло, которое редко проявляется в суровых глазах мужчины, привыкшего к опасностям и ответственности.
– Вы знаете, что окончательно решило судьбу собаки? Даже не нрав ее, добрый и отзывчивый. Ведь пес смотрел в глаза людям с беспредельным доверием. Судьбу собаки решил случай с Инночкой.
– Простите, кто это?
– Это единственный ребенок нашего острова, моя дочь. Инне четыре года. Она провела их здесь, на Ратманове. Для нее привычны и эти суровые просторы, и эта переменчивая погода, резкие крики бакланов. Привычными стали даже моржи. Но случилось так… В один прекрасный день Ниночка вдруг пропала. Я был в то время на южной оконечности острова. Жена моя Аня. приучавшая ребенка к полной самостоятельности, выпустила Инну гулять. А когда через час жена вышла из дому, ребенка уже не было. Это было почти невероятно. На острове, где каждый человек на счету, где и пропасть-то, казалось бы, негде, исчез четырехлетний ребенок.
Обезумевшая от горя женщина металась но острову, но тщетно - никаких следов пропавшего ребенка.
Проснулись отдыхавшие после наряда пограничники. Но и их поиски не увенчались успехом. В шумихе про собаку забыли. Каково же было удивление пограничников - Американец сам дал о себе знать. Он подбежал к матери, пытаясь увлечь ее за собой. Аня не понимала, чего хочет собака. Но та упорно и настойчиво возвращалась к матери и снова бежала куда-то в сторону.
«Да ведь пес-то, наверное, разнюхал что-то,- бросил кто-то из солдат.- Пошли…»
Группа пограничников устремилась за собакой. Пес шел уверенно. Оп словно знал, куда вести за собою людей.
Инночку нашли в глубокой, заросшей морошкой трещине и скалах. Все диву давались, как далеко отошел ребенок. Слава богу, Инна, падая в трещину, отделалась только царапинами и страхом. Девочка затихла от ужаса. Она почему-то не звала на помощь,- вероятно, даже не знала, что кого-то можно познать на помощь.
История с ребенком окончательно решила судьбу собаки.
«Назовем его Американцем,- предложил кто-то.- Как-никак оттуда прибежал».
Вначале Американец понимал только английский язык. И старший лейтенант Савин, занимавшийся на досуге изучением английского, беседовал с собакой, заставляя ее выполнять распоряжения, отдаваемые на английском языке.
«К чему так?
– возражали молодые пограничники.- Это наш пес, он спас Инночку. Надо учить его русскому языку».
Вихрастый, рыжий солдат Горожанкин, тот самый, что вышел нам навстречу, взялся сам учить Американца понимать русский язык. Все свободное время - а его у пограничников немного - Горожанкин возился с собакой.