Наш добрый друг

Полянкер Григорий Исаакович

И, наблюдая, как Джулька старается всем помочь, как она суетится, окружающие весело смеялись, а этот смех лечил раненых, пожалуй, лучше, нежели все лекарства и уколы. Некоторые стали чувствовать себя намного лучше, глядя на это действительно необычное существо.

Когда Джулька ходила по длинному коридору вагона, она почему-то у всех вызывала добрую улыбку, добродушные шутки, остроты. Все к ней за эти дни так привыкли, что, казалось, они едут вместе уже давно и никогда не смогут расстаться.

Джулька, видя, что все сопровождающие раненых сильно озабочены, трудятся,

что-то делают, и сама старалась не сидеть без дела, чем-нибудь быть полезной людям, не есть даром свой кусок хлеба с супом, что ей три раза в день, как всем раненым, подавали. Она стала неотделимой от всех в этом длинном составе с грохочущими вагонами, который мчался степями и полями России подальше от войны, на восток.

Глядя на Джульку, как она вписалась в эту необычную обстановку, как вольготно чувствует себя и как заслужила прочную симпатию у всех обитателей вагона и даже любовь к себе, трое друзей – Маргулис, Доладзе и дядя Леонтий – были рады и куда лучше себя чувствовали, чем раньше, когда ей угрожала суровая участь. Все они уже понимали, что, как бы там ни было, их уже не разлучат с этим преданным, добрым и верным другом.

15.

В один из вечеров, когда солнце, опускаясь за высокие горы, осветило своими закатными лучами вагон, как бы прощаясь с ехавшими в нем ранеными, лежащими на своих местах, Шика долго лежал, следя за ускользавшими лучами, вдруг тихонько затянул свою любимую «Катюшу».

Джулька сидела Возле него, уткнув холодный нос в подушку, смотрела на него влюбленными глазами, внимательно вслушиваясь в мотив.

Долго она слушала, поворачивая голову то влево, то вправо, И вдруг тихонько стала подвывать, с каждым разом все отчетливее, все красивее, в такт.

Циркач обалдел от восторга. Он подумал, что это она случайно стала подтягивать знакомый мотив, и утих. Утихла и Джулька.

Подождав немного, Шика снова стал тихонько напевать, а Джулька тут же подхватила мотив, но теперь это у нее получилось еще лучше, точнее.

И так повторялось несколько раз… Шика Маргулис обрадовался и размечтался: Джулька, видно, уже предчувствует конец войны, скоро отправится с ним в школу доучиваться. И он представил себе, как будет выступать с нею на манеже.

Свободной рукой он обнял Джульку, прижал к своей перебинтованной груди и стал ее ласкать, снова запел «Катюшу», а она тут же вторила ему.

Услышав этот необычный концерт, сошлись в купе сестры, ходячие раненые, пришла толстая докторша, они уселись где попало и с восторгом слушали, как Джулька подпевает Маргулису.

– Ты что, Шика, – спросил с верхней полки дядя Леонтий, – уже начинаешь репетировать с Джулькой? Хитрун! Научишь ее петь, и нам придется тебе уступить собаку.

– Что ж, батя, пора готовиться к мирной жизни, к мирному труду. Скоро уже войне конец,, – сказал Шика. – Только бы врачи нас поставили на ноги… – Он продолжал тихо петь, а Джулька на свой лад подпевала ему.

Слух о том, что собака, которая едет в этом поезде, поет «Катюшу», прошел по соседним вагонам, и все, кто мог ходить, пришли, чтобы послушать импровизированный концерт.

Сердитый начальник поезда тоже поспешил туда,, опустился на краешек полки, где лежал Шика Маргулис, внимательно вслушивался в знакомую мелодию.

Он покачал головой, и крупное, чисто выбритое лицо его расплылось в добродушной улыбке:

– Вот это номер! Таки правы ребята – необычная собака! Впервые вижу и слышу, чтобы собака пела песню, да так верно!

– Что ж вы хотите, товарищ начальник, – отозвался дядя Леонтий. – Кто-то из нашенских, говорят, даже когда-то блоху подковал всему миру на удивление. А вот Шика Маргулис, если вы его хорошо отремонтируете и поставите на ноги, когда-нибудь с этой Джулькой на манеже вам покажет, что такое толковый пес…

– Что ты! Правда? Кто же он, циркач? Дрессировщик? Акробат? – удивленно уставился на солдата начальник.

– А вы как думали! – важно ответил дядя Леонтий. – Это не простой парень, наш Шика. Можно' сказать – знаменитость. Вернее, – собирается после войны стать знаменитостью. До войны не успел доучиться на клоуна. Не прошел, значит, до конца весь курс. Вот какая карусель…» Собирается, если жив будет, продолжать учебу.

Подумав с минуту, продолжил:

– А пока что там, на переднем крае, наш Шика Маргулис был не клоуном, а временно дрессировщиком.

– Как это – дрессировщиком?

– Да так, – усмехаясь, вставил Васо Доладзе, – из своего пулемета дрессировал он фрицев. Так дрессировал, что перья с них сыпались. Он им хороший урок преподал. И не только им, а также их клятым танкам.

Джулька уже не отходила ни на шаг от полки Шики Маргулиса и, когда он перестал петь, тормошила его лапой, требовала продолжать.

И он, превозмогая боль, тихонько пел, а Джулька вторила, вызывая восхищение у окружающих.

Со второй полки свесился пожилой бородатый сержант, который за всю дорогу и слова не промолвил, а теперь вдруг отозвался:

– Это хорошо, землячок, – обратился он к Маргулису, – хорошо, что научил собаку петь. Если тебя в цирк и не допустят, ты с такой собакой все равно не пропадешь, сможете давать концерты по всем дворам, на всех перекрестках, деньгу зашибешь на пропитание.

– Что ты мелешь! – отозвался кто-то из соседнего купе. – Тоже придумал! По дворам они будут ходить… С таким певцом-помощником Шике откроют не только двери наших цирков, но и всех домов культуры, театров! Мировой номер у них будет! Шутишь – солдат и Джулька будут петь «Катюшу»! Да это настоящая сенсация! Чтоб я помер, если вру!

– Молодчина, Шика, – вставил кто-то из сестер, – если долго нам еще ехать, не то что петь научишь Джульку, но и плясать, говорить.

Окружающие еще долго зубоскалили, шутили, перебрасывались репликами, но ясно было одно: отныне Джулька всем стала еще милее и приятнее.

И когда начальник повторил, что такую умную собаку он готов оставить при себе, а кончится война – забрать ее в Тамбов, не выдержала толстая докторша:

– Если уж на то пошло, то я первая увидела Джульку, первая подружилась с ней, и я заберу ее к себе.