Наш друг – Иван Бодунов
Шрифт:
– Ну уж и на миллионы! – поддразнивающим голосом сказал Бодунов.
– А чего? Тут чистое золото есть, платина…
– Больно вы разбираетесь…
– Так это ж одному человеку не поднять! – тоже обиделся Коля Бируля. – Вы попробуйте!
Бодунов попробовал и – поднял.
– Мало каши ели! – сказал он.
Выяснилось, что каши «оперы» ели действительно мало. Сидели в засаде, потом гонялись за бандой, потом выслеживали портплед, потом охотились за каким-то Устином, а портплед потеряли, и все это, не успевая перекусить. Теперь они страшно хотели есть, но вначале надо было сдать лицу, на это уполномоченному, ценности. Лицо же отсутствовало.
– Мы
Они вышли, не закрыв за собой дверь. И тотчас же из соседней комнаты донесся голос Берга:
– Коля, одолжи два рубля.
– Ты мне с прошлой получки еще пятерку не отдал, – сказал Бируля. – Живешь не по средствам.
– В среду сразу семь отдам. Тебе же выгоднее. Бодунов слушал, счастливо улыбаясь.
– Не отдашь. Ты и Чиркову должен, и Рянгину. Ты, брат, зашился, и положение твое безвыходное…
– Тогда я буду тебя щекотать! – страшным голосом сказал Берг, и Бируля тотчас же взвизгнул…
В бригаде все знали, что бесстрашный Коля отчаянно боится щекотки.
Бодунов тихонько прихлопнул дверь.
– Вот какие ребята! – сказал Бодунов. – Видали?
Я ничего не понял. Бодунов пояснил: ворованных ценностей в портпледе несметное и несчетное количество. Тем, у кого эти ценности изъяты, только лучше, чтобы награбленного и наворованного было поменьше. А у ребят туго – до получки совсем плохо.
И, посмеиваясь, стал рассказывать подряд обо всех: и о Пете Карасеве, и о Яше Лузине, и о Бургасе, и о Силантьеве, и о Жене Осипенко, и о Куликовском, и о Васе Сидорове…
– Тут года два назад большой шум был, – говорил Бодунов, прохаживаясь по своему кабинету. – Бо-о-ольшой. Для вас эти процессы незаметно проходили, а здесь, по нашим будням, круто пришлось, очень круто. Видите ли, с концом нэпа нэпман как таковой вовсе не сдался. Он ушел в подполье и стал взаимозаменяться. «Торговля кожевенными товарами» из Ленинграда юркнула в Харьков и стала там жить да поживать с идеальными документами на имя, допустим, Удодова. А «Торговля строительными материалами» переехала из Харькова в Ленинград и обосновалась здесь тоже с новыми документами, на имя, скажем, Худякова. Эти граждане предполагали использовать новую экономическую обстановку. Люди все свои, рука руку моет, эшелоны в Харьков из Ленинграда, встречные сюда – короче, частная лавочка во всесоюзном масштабе. Ну мы, естественно, крупных нэпманов знали и не по документам, а лично, потому что это все с уголовщиной перепутано. Конечно, для таких исторических преобразований нэпман ничего не жалел, на все шел: и материально, и морально. Главный рычаг – взятка. Ничего, сдюжали. Тогда нэпман пошел стеной на выдвиженца (а у нас в торговлю были направлены представители рабочего класса – выдвиженцы). Тут нэпманы обратились к двум братьям – братишечки Береговые. Чрезвычайно классные бандиты. Сколько они народу побили в первые же дни – не пересказать! Вот тут мои ребята себя и проявили. Четыреста засад в магазинах выдержали. Четыреста! Ведь это не на час, на два, это неделями сидели. Береговые-то как действовали? С наганами в магазин: «Ложись, выдвиженцы! Считаю до трех! Раз, два, три… А выдвиженец – рабочий товарищ. Он грудью на кассу. Здесь и били. Сколько хороших людей поубивали! И еще интересно, как мои ребята кипели. Каждый выстрел бандитов – по ним лично, понимаете? Гук у нас, старший оперуполномоченный, так он и есть перестал вовсе.
Еще Валевка был такой, охотников убивал – за ружья. Хорошее ружье дорого стоит. Ну, а какой охотник в другом охотнике заподозрит убийцу? Любители природы покурят, поврут друг другу, а Валевка с десяти шагов и влепит жакана. Тут же закопает труп в лесу – ~ ищи потом свищи. Мои ребята и взялись. Охотниками пошли по лесам и полям. А дело, конечно, рискованное. Долго мучились, долго искали…
– А вы сами обычно сидели в кабине? – спросил я.
– По-разному бывало, – ответил Бодунов. – Иногда и сам под охотника кривлялся.
А с Береговым, со старшим, тоже еще деталь: одна засада едва его не взяла – подстрелили, сильно ранили. А он нырнул в этом же доме к частному врачу и сказал ему, что ранен на любовной почве. У врача у этого и отлежался после извлечения пули и перевязки. А доктор-то только наутро узнал, когда Береговой ушел, что прятал бандита-налетчика. Конечно, прибежал каяться, да что с покаяния? Долго еще ловили Берегового.
– Кто же его взял?
– Мы.
– Кто «мы»?
– Да наша же бригада. Я спросил у Чиркова, кто повязал Береговых.
– Как кто? – удивился Николай Иванович. – Начальник. Едва братишки его не убили – по стволу нагана ударил, наган в воздух выстрелил.
Бодунов гордился своими «орлами-сыщиками», «орлы» гордились начальником бригады. Я слышал такой разговор:
– Гринь, а Гринь, верно, что тебя Бодунов к себе взял?
– Честное пионерское под салютом всех вождей.
– Сам вызвал и забрал?
– Сам.
– С чего ж это?
– Наверное, с того, что в моем лице ты видишь выдающегося грозу жуликов и убийц нашей необъятной родины!
– Повезло тебе, Гриня.
– Я и сам удивляюсь.
– Ты намекни про меня.
– Не намекну.
– Почему?
– Бесполезно.
– Почему бесполезно?
– Отзывался о тебе, что ты больно много болтаешь. «Звонит, – говорит, – и звонит. Не сыщик, а разговорщик».
– Так и сказал?
– Точно так. Так что ты пересмотри свое отношение к болтовне.
Любили Бодунова самозабвенно.
Рассказывали о нем легенды. В рассказах выдумка перемешивалась с правдой, но сомневаться «орлы-сыщики» не дозволяли никому.
– Льва Романовича Шейнина знаете? – спросил меня Берг.
– Знаю.
– Все, что он пишет, – это про Бодунова.
Рянгин сказал:
– Иван Васильевич сам убил Леньку Пантелеева, взял Чугуна, в бою ликвидировал Котика, Барона, Вову-матроса…
Я спросил об этом Ивана Васильевича.
Он весело отмахнулся:
– Врут! Но кое-что и на мою долю пришлось…
Что это «кое-что», я так и не узнал. Бодунов терпеть не мог рассказывать про себя. Но его «орлы» рассказывали подробности. От Берга я услышал:
– Пантелеев носил два пистолета в рукавах. И знал, что наш батя на его следу. А Иван, не будь прост, из карманов реглана, не вынимая пистолета, засадил. Жалел потом пальто очень. Кожа хорошая была, а батя наш – аккуратный старик!
«Старику» в ту пору шел тридцать пятый год.
– Наш Иван Васильевич уважает открытый бой, – не торопясь, рассказывал степенный Рянгин. – Эти засады-шмасады не по его характеру. Да и перевелись нынче крупные хищники. Чугуна не сыщешь. Вот старика бросить бы на американских гангстеров – он бы им дал жизни.