Наш маленький Грааль
Шрифт:
Эх, жил бы батяня с ними, вот бы кто реально помог. Он дядька классный. С пониманием. Перед пацанами уж точно не опозорит.
Но мать с отцом давно развелись, и приезжал папа совсем редко. Мама врала, будто из-за того, что у него вечные командировки, и дурак Клим ей, кажется, верил. Но Митя, хоть и маленький, а знал прекрасно: папаня в тюряге. Обычное дело. У них во дворе у многих отцы сидели.
…А после Климовой «помощи» ему потом целый год по двору было вообще не пройти. Пока Митя не начал на самбо ходить и сам не влепил переростку Ваську так, что у того едва позвоночник в трусы не высыпался.
А
– Маме с нами тяжело, на работе полторы ставки, и весь дом на ней. Разве я могу требовать, чтоб она еще и в МГИМО «меня поступала»?
Подумаешь, двадцать пять рублей за занятие.
Сам Митяй, когда в Суриковку собрался, маманю просто перед фактом поставил: без репетиторов и рыпаться бессмысленно. И ничего, она платила, еще и взятку дала, когда после вступительных половинки балла ему не хватило. Зато Суриковка – клевый, модный и, что немаловажно, халявный вуз. В смысле, что особо париться не надо. Есть и «библиотечные дни», когда можно просто отсыпаться, и выезды вместо занятий на натуру.
А благородный Клим продолжал коптиться в своем жалком геологоразведочном. Жуткие сессии, практики в кошмарных комариных местах, пахота в стройотрядах – целый месяц кайлом машешь, чтоб только на несчастные индийские джинсы заработать, мрак!
А на пятом курсе примерный мальчик женился. Не по любви, не по расчету, а явно «как честный человек», потому что Машка всего через семь месяцев родилась, а в байки, что младенец недоношенный, Митяй не верил: разве может недоношенный орать так, что со стен штукатурка сыплется?
В общем, со своим благородством Клим превратил их квартиру в натуральный дурдом: на кухне вонь, потому что пеленки вечно вывариваются, по полу не пройти, то на соску наступишь, то на погремушку, а они, заразы, скользкие, а вопли племянницы никаким радио не перешибешь.
Митяй уже обходные пути искал, чтоб в общагу своей Суриковки съехать, когда ему подфартило: оказалось, что Клима вместе с супружницей и громогласным младенцем отправляют то ли в Того, то ли в Гану. В очередную глушь, только африканскую. Советский Союз там в виде братской помощи собрался до фигища заводов строить, и для каждого надо пробы грунта брать. Вот Климу, особо надежному, правильному и, несмотря на юные годы, уже партийному, это дело и доверили. Как только удалось, с учетом того, что у батяни куча судимостей? Наверняка отрекся от отца, как Павлик Морозов. Или просто других желающих не нашлось в Африку ехать. Там ведь тоска и жарища, но хоть можно бабла огрести. В бонах. И сумма за пять лет контракта должна набежать столь изрядная, что даже у благородного братика, всю жизнь плевавшего на деньги, глаза
Обидно, конечно, что такой зануда за собственным рулем станет ездить, зато, если с квартиры окончательно свалит, будет просто зыкански.
…Брат отбыл. Благополучно добрался до своей Африки и примерно раз в месяц строчил открытки. Писал редкостную пургу, просто читать тошно, а вот картинки на открытках были прикольные: то увешанные бананами пальмы, то унизанные бусами папуаски…
В квартире сразу стало спокойно, тем более что мама с упорством маньяка продолжала пахать на полторы ставки. А у Митяя получалось и без проблем выпить, и с друганами пошариться, и, когда находил стих, даже пописать маслом…
Но лафа длилась совсем недолго, потому что брат, хотя обещал торчать в своей Того-Гане целую пятилетку, явился через два года. Под смехотворным предлогом, что жена опять понесла, беременность протекает сложно, и ему, видите ли, страшно, что все может плохо закончиться, если рожать не у московских светил, а под патронажем местных негритянских медиков.
И стало еще хуже. Племянница Машка хотя уже и вышла из пеленок, а орала по-прежнему громогласно, да еще и братова супружница со своим огромным пузом и беременными капризами вечно под ногами путалась. И когда веселое семейство свалит – тоже непонятно, потому что на кооператив Клим накопить не успел. За свою отлучку всего шесть тысяч намыл. Только тачку и можно взять, да и то, если удастся по госцене, потому что на черном рынке самый простой «жигуленок» влетит минимум в девять.
Но брат про машину и слушать не хотел. Трепал, что прежде всего – жилье, а автомобиль – не более чем роскошь. Надо ж быть таким дураком! Чего бы сегодняшним днем не пожить? Раз на хату не хватает – бери хоть тачку, а любимому брату пиши доверенность! Как можно, чтобы немалые бабки зря пылились?! В ржавой коробке из-под чая? Аппетитные, аккуратно перевязанные пачечки сторублевок!
А брат с кислющей рожей ходит, будто их и нету! Ладно, не хочешь машину, пусть бы мотик себе взял или нормальными кроссами обзавелся, а то хотя за границей и прожил, а в голимом «Ботасе» ходит.
Или еще есть вариант: фарцу провернуть. Накупить в «Березке», благо возможность есть, импортных шмоток и перепродать втрое. Тогда б и на машину, и на кооператив хватило.
Но Клим – он будто с другой планеты, ни на одно нормальное предложение не соглашается. И жена у него тоже чокнутая. Хоть и с животищем, а добросовестно мечется по магазинам, парится в очередях, триумфально вываливает на кухонный стол вырванный в жестоких боях оковалок мяса. А потом режет его на порции с гулькин нос и к каждой приляпывает бумажечку: «На суп», «На заливное»… Тоска смертная.
И тогда Митяй решил: не хотят сами крутиться – поможем. Да и в личный карман не помешало бы заработать, тем более что он с какого-то семинара по политэкономии усвоил: чем больше оборотный капитал, тем больше возможности. А тут целых шесть кусков бесхозных лежат.
И у него, как по заказу, один знакомец завелся, который всего-то за пять сотен брался открытку на машину организовать. Ну, чтоб взять ее без очереди, но по госцене. А продать тачку на черном рынке можно куда с большим наваром.