Наш последний эшелон

Сенчин Роман Валерьевич

Среди степи, ровной и голой, даже без травы, колючих кустиков, стоит состав. Он черный, неживой, холодный. Он кажется брошенным. Но вот кто-то принялся постукивать молоточком по колесам или чему-то другому – готовить поезд в дорогу.

Степь

совершенно плоская, нигде на горизонте нет возвышенности, дающей хоть небольшую надежду… Везде горизонтом служит естественное закругление земли, как в море в спокойную погоду, и закругление это видно почему-то даже сейчас, ночью.

Тихо. Никаких звуков, кроме редкого, то глухого, то звонкого соприкосновения молоточка с деталями поезда. Никаких непонятных ночных тресков, ухов, стрекотаний. Кажется, что можно дождаться утра. И тут что-то очень далекое, еле уловимое появляется за горизонтом. Оно не слышится, но уже ощутимо. И поезд, словно отзываясь, выпускает пар. П-ш-ш! Протяжно, сквозь полудрему, нехотя просыпаясь. И после этого ясно различим топот множества бегущих ног. Они топают размеренно, прессуют жесткую, истрескавшуюся глину, они устали, но вынуждены бежать, хотя, кажется, сил давно уже нет. Дыхания не хватает, легкие вот-вот разорвутся; людям просто надоело бежать и бежать, но они бегут все равно, и ничто не сможет остановить их.

На крышах вагонов враз зажглись мощные прожектора, они направлены в сторону приближающегося топота. И вот видна неровная, колышущаяся,

черная волна.

В прошлом осталось все. Остались за спиной кровати, тетради, стекла, электрический ток, вилки, ваньки-встаньки, деревья, письма. Остались за спиной иголки, мясорубки, тапочки, бетономешалки, презервативы. Бутылки, тортики, платья, надежды и дни рождений. Всё теперь в прошлом. И люди судорожно, торопливо откатывают тяжелые двери товарняков, карабкаются в их нутро. Они толкаются, грызутся, задыхаются, плачут. Они оглядываются, желая что-то запомнить, но там теперь лишь плоская чистота горизонта.

Когда все забрались, вповалку, один на другого, как пришлось, набились в вагоны, двери с визгом закрылись, и поезд толчками, неуверенно тронулся.

– Куда же мы? – испуганно прошептал юный голос.

Ему ответили из темноты спокойно, точнее, бесконечно устало:

– Теперь к ебеням.

И все, что осталось там, за спиной, становится таким теплым, светлым, дорогим и непонятным, что пассажиры воют. Они колотятся в душных, забитых, черных вагонах, царапают стены, ломают зубы. Они дружно, без устали воют, пытаясь успокоиться ложью, что успели увидеть и различить что-то прекрасное, но уже погибшее, убедить себя, что там, в прошлом, не осталось ничего и никого, что жалеть больше не о чем. Что этот их эшелон – последний.