Наш Современник 2006 #2
Шрифт:
Вообще-то план этот был подсказан англичанам немцами. Их министр иностранных дел Вальтер Ратенау перед созывом Генуэзской конференции ездил в Лондон. Он предложил Ллойд Джорджу сформировать некий европейский консорциум “для восстановления России”, в котором главную роль должны были играть немцы. Извлекая доходы из освоения советских ресурсов, они брались удовлетворять репарационные претензии союзников к Германии и платить проценты по своим военным долгам. Таким путем Ратенау, являвшийся убежденным сторонником сближения с Англией, надеялся вернуть Германию в приличное европейское общество, постепенно заставить забыть об обидах военного времени, спустить на тормозах Версаль и создать единый антисоветский фронт, который бы со временем покончил с “большевистской
Ллойд Джордж позаимствовал “идею” Ратенау, но, разумеется, не собирался позволять немцам играть первую скрипку на Генуэзской конференции. Он постарался по ходу конференции изолировать Германию так, чтобы она получила свой модифицированный план из английских рук уже в готовом виде. Основное же внимание Ллойд Джордж уделил России, пытаясь уговорить нашу делегацию заплатить по довоенным царским долгам, вернуть национализированную собственность ее прежним иностранным владельцам, открыть широкий доступ на российский рынок, позволить взять в концессию российские природные ресурсы, в первую очередь нефть и т. д. В качестве приманки он предлагал Чичерину уступить Советской России долю в контрибуции, наложенной Антантой на Германию, а также рассмотреть в благожелательном плане вопрос о предоставлении России иностранных кредитов. Россию как бы вновь предлагали принять в ряды Антанты. Ведь она тоже воевала против Германии. Так при чем тут капитализм или социализм? Братья по оружию должны были быть готовы по-братски поделиться с ней военной добычей. Но для начала надо было отдать свои долги другим “братьям” и отменить декреты о национализации.
Немцы, до которых доходили слухи о возможной сделке Антанты с Россией за их счет, были в панике. День за днем они сидели в своем отеле, никому не нужные и всеми забытые. На неоднократные просьбы о встрече с Ллойд Джорджем следовал неизменный отказ: английский премьер занят! Получалось, что немецкой делегации придется вернуться с конференции, в очередной раз подчинившись решениям Антанты, выработанным и принятым без их участия. Новый Версаль? Нет, это было бы хуже Версаля, потому что теперь бы пришлось платить репарации еще и русским, тем самым русским, которых немцы совсем недавно давили и топтали ногами в Брест-Литовске. Для главы германской делегации канцлера Вирта и Вальтера Ратенау это означало бы политическую смерть.
Чтобы понять душевное состояние немецкой делегации, надо представить себе характер настроений в Германии после Версальского мира. Немцы чувствовали себя униженными, обобранными до нитки и отхлестанными по щекам. Они вдруг на своей шкуре почувствовали, что испытывали русские, которым они только что навязали Брестский договор. Теперь пришла очередь Германии содрогаться от позора и бессильной ярости. Ненависть к Антанте и западным державам владела всеми слоями германского общества. Те политики, которым приходилось по должности исполнять Версальский договор, делали это с риском для жизни. Некоторые из них, такие как Ратенау или Эрцбергер, впоследствии жизнью и поплатились. Версальский договор считался невыносимым и позорным. Но что могли поделать немцы? Германия была разбита, разоружена и политически бессильна. Сопротивляться в одиночку — бесполезно. Требовался союзник. Но никому в качестве союзника немцы не были нужны, кроме России.
Русские, кстати, перед Генуэзской конференцией попробовали постучаться в немецкие двери. Они заехали перед Генуей в Берлин и предложили заключить новый договор о сотрудничестве взамен Брестского, который канул в Лету в ноябре 1918 года. Но Ратенау не согласился. Он предпочел подождать, поиграть на противоречиях между участниками конференции и затем выбрать наиболее выгодный для Германии вариант. Теперь же Германия оказывалась у разбитого корыта. Выбирать было не из чего, а обиженные русские больше к немцам не обращались.
В ту пасхальную субботу 15 апреля немецкая делегация совещалась до глубокой ночи. Получалось, что куда ни кинь, везде клин. Порешили под конец идти спать, но заснуть не могли. Поздно ночью в дверь Ратенау постучал заведующий восточным отделом МИД Аго фон Мальтцан. Было 2 часа 30 минут. Ратенау метался по комнате в пижаме, с измученным лицом и глубоко запавшими глазами. “Вы, вероятно, принесли мне смертный приговор?” — спросил он. “Отнюдь!” — ответил Мальтцан. Он сообщил, что в отель, где жили немцы, позвонил заведующий экономическо-правовым отделом НКИД Сабанин, который просил передать канцлеру Вирту, что Чичерин предлагает продолжить переговоры, начатые в Берлине, и приглашает встретиться уже утром.
Сбежавшаяся в номер Ратенау немецкая делегация принялась обсуждать, что сие означает. Понять это было нетрудно. Видимо, русских не устраивало то, что предлагал им Ллойд Джордж, и они решили вновь прощупать возможность договоренности с немцами. Тем надо было решаться на что-то. Здесь и сейчас. Они, однако, колебались. Ратенау вздумал немедленно отправиться к Ллойд Джорджу и сообщить ему “о русской интриге”. Но какой от этого прок для Германии? Ллойд Джордж немцев в упор не видел. Профессионал-дипломат Мальтцан предупредил своего министра, что в таком случае он уходит в отставку. В конце концов все решил канцлер Вирт. Он высказался в пользу договоренности с Россией. Ратенау, правда, настоял на том, чтобы по крайней мере предупредить англичан по телефону. Однако из этого у него ничего не вышло. Первый раз ему ответили, что британская делегация еще спит, а второй — что ушла на прогулку. Англичане были уверены, что немцы ни на какие самостоятельные действия не решатся.
Дальнейшее хорошо известно. К 5 часам пополудни на Пасху 16 апреля российско-германский договор был готов и подписан. Обе стороны признавали друг друга в соответствующих границах, возобновляли дипломатические и консульские отношения, отказывались на взаимной основе от возмещения военных расходов и военных (а также невоенных) убытков, причиненных им и их гражданам во время войны. Прекращалось взимание платежей за содержание военнопленных. Германское правительство отказывалось от претензий, вытекающих “из мероприятий РСФСР или ее органов по отношению к германским гражданам или их частным правам при условии, что правительство РСФСР не будет удовлетворять аналогичных претензий других государств”.
Этот договор, подписанный в небольшом курортном местечке Рапалло, был бомбой, взорвавшей Генуэзскую конференцию. Что тут началось! Ллойд Джордж неистовствовал. Его хитроумный план провалился по всем статьям. Французы распространяли слухи, будто пакуют чемоданы и уезжают из Генуи домой. В газетах писали о начале новой войны.
Разумеется, никакой новой войны не началось. Конференция продолжила работу и тихо закончилась ничем. Рапалло, однако, на долгие годы стало на Западе нарицательным понятием, пугалом, повергающим в дрожь и смятение англосаксонскую и французскую дипломатию. Во-первых, Рапалло — это сговор немцев с Россией против Запада, это измена Германии в отношении “моральных ценностей” западной цивилизации. Во-вторых, Рапалло — это яркое свидетельство полной внезапности подобных сговоров, которые постигают Запад, как удар молнии среди ясного неба.
А потому Рапалло никогда не должно повториться. Этого Запад не позволит ни немцам, ни русским — под угрозой отлучения от “мирового сообщества”.
Попробуйте заговорить даже сейчас, 80 лет спустя, с кем-нибудь из немецких дипломатов о значении Рапалло или о пользе его повторения, или сравните какой-либо из заключенных с нынешней Германией договоров с договором Рапалло, как настроение вашего собеседника тут же испортится и он начнет испуганно озираться по сторонам. Рапалло или не Рапалло — это лакмусовая бумажка верности Германии ее нынешнему положению члена западных союзов и так называемой трансатлантической связки. Страх перед одним упоминанием Рапалло является для любого посвященного ясным свидетельством того, что ни к какой действительно самостоятельной и независимой внешней политике нынешняя Германия пока не готова.