Наша древняя столица
Шрифт:
Он упал, поднялся вновь,
Хоть из раны льётся кровь.
Снова в бой идти приказано,
Хоть уже ослабла рать.
Только нет удачи Разину:
Трудно стало воевать!
И пошли на Стеньку тучами
Те, что сызмальства приучены
Не щадить
Не щадить босого, голого,
Почерневшего от голода,
От нужды, болезней, холода.
Бедных, взявших меч да щит,
Власть богатых не щадит!
Ой, Свияга ты река!
Где ж ты, слава казака?
Проиграла рать сражение,
Потерпела поражение
С атаманом Стенькой Разиным,
На Свияге тяжко раненным.
Обессилен, побеждён,
Он ушёл на тихий Дон.
Он ушёл за пополнением.
А по всей стране волнениям
Нет ни края ни конца:
Ждут Степана-молодца,
Своего освободителя,
И заступника, и мстителя,
Славу русскую свою,
Что сильна была в бою!
1671 год
КАЗНЬ СТЕПАНА РАЗИНА
В апрельский серенький денёк,
Когда над тихим Доном
Дремал Кагальник-городок
В кольце садов зелёном,
Когда притих бунтарский стан,
Храня молчанье злое,
Когда напрасно атаман
Мечтал вернуть былое,
Когда в садах окрестных сёл
Цвести боялись вишни, —
Корнила Яковлев пришёл,
Степана враг давнишний.
Пришёл проведать бунтаря
И по боярским проискам,
И по велению царя
Пришёл с огромным войском.
Принять непрошеных гостей
Степану было б нужно —
По ним из крепости своей
Из пушек грянуть дружно.
Не мог Степан вступить в борьбу,
Не ждал Степан Корнилы,
И тот пустил на голытьбу
Казачьи вражьи силы.
Казака убивал казак
И бедняка богатый —
Так победил жестокий враг,
Степана враг заклятый.
И сам убил он наповал
Подручных атамана,
Он сам в железо заковал
И Фрола и Степана.
Глумясь над Разиным, он сам
В лицо его ударил
И притащил его к стрельцам
И к дьякам государя.
И повезли богатыря,
Закованного в цепи,
Когда апрельская заря
Позолотила степи.
И травы, и степной простор,
И зори огневые
Ловил его пытливый взор
Как будто бы впервые,
И жажду жизни он борол
В своей груди могучей.
А рядом молча ехал Фрол,
Трясясь в арбе скрипучей…
Его пытали много дней
Огнём, водой и дыбой,
Ему бы дали сто смертей,
Когда их дать могли бы.
Все каты выбились из сил,
Им становилось жутко,
Когда он, еле жив, твердил:
«Да что за мука? Шутка!»
И он не сдался ни на миг,
Любимый сын свободы,
И ни единый стон, ни крик
Не огласили своды.
Терпел он муки вновь и вновь,
И, на углях сгорая,
Он знал, что всюду льётся кровь,
Что люди умирают.
Терпел он пытки ночью, днём,
Как верный сын отчизны,
Чтоб ни один холоп о нём
Не вспомнил с укоризной.
Но вот всему пришёл конец,
Как долгожданный праздник:
Привёз коломенский гонец
Приказ царя о казни…
Гудел набат, вблизи, вдали,
Предупреждал заране,
На площадь Красную чтоб шли,
Спешили горожане.
Над всей Москвой гудел не зря
Набат, как над погостом.
Как слёзы, капли янтаря
Повисли под помостом.
Помост сосновый, новый сруб,
И с топором на плахе
Стоял палач, угрюм и груб,
В расстёгнутой рубахе.
Толпились москвичи вокруг
В молчании тяжёлом.
Телега показалась вдруг
Со Стенькою и с Фролом.
Раздвинулась людей стена,
Телегу пропуская.
Как немота, в толпе страшна
И тишина такая!
Степан сошёл с телеги сам,
Хоть пыткой был замучен,
Он показался москвичам
Прекрасным и могучим.
И, как хозяин входит в дом,
Взошёл он на ступени
И оглядел толпу кругом,
Смятенья в нём — ни тени!
И на кремлёвские зубцы
Смотрел он строго, просто.
А Фрола под руки стрельцы
Тащили по помосту…
Дьяк прочитал царя приказ:
Четвертовать смутьяна.
Куранты свой пробили час,
Последний час Степана.
И Стенька, сын своей страны,
В лице не изменился,
Лишь на четыре стороны
Народу поклонился.
И лёг на плаху сам, один,
Герой — душа большая,