Наша война
Шрифт:
То же можно сказать и о начальниках различных служб: майор Анхел Санчес, начальник службы связи, к началу мятежа служил в армии в чине сержанта, а его комиссар, Альканьис, был рабочим; сержантом старой армии к началу мятежа был и майор Санчес Томас— командир артиллерии V корпуса, его комиссар, Хуан Мартинес — в прошлом рабочий. Начальник инженерной службы, майор Хосе Бабадилья, до войны был топографом, а комиссар, Андрес Перейра — рабочим; начальник интендантской службы, Лукас Вильясанте, был мадридским рабочим, рабочими были и комиссар Лукас Нуньо, майор Анхел Серрано — командир транспортных частей и комиссар Гарсон. Начальником санитарной службы был Вилья Ланда — мадридский врач, а его комиссаром, Арсенио Вальядарес, —
Народная армия сильна своим духом, ибо она служит интересам народа и защищает их. К сожалению, понимали это не все командиры, что и было основной слабостью нашего руководства, слабостью, которую многие отказывались признавать.
Я старался, чтобы у моих бойцов была тесная и постоянная связь с рабочими тыла. Помощь крестьянам также стала нашим правилом. Я стремился наладить дружбу между бойцами двух фронтов: фронта вооруженной борьбы и производственного фронта, который обеспечивал всем необходимым нашу армию.
В Мадриде над 11-й дивизией и ее бригадами шефствовали более 20 фабрик и заводов: «Кирос», «Стандарт», «Ла Комерсиаль де Иерро», «Торрас», «Эриксон», «Хареньо», «Хатчинсон», «Ла Папелера Эспаньола», «Эль Агила» и т. д.
Когда мы отправились на Арагонский фронт, туда прибыла делегация мадридских рабочих, чтобы сообщить нам о своей работе и ознакомиться с ходом боев. И там над нами шефствовали валенсийские заводы и фабрики и среди них «Индустрия де герра № 1». После прорыва фашистов к морю более 15 барселонских промышленных предприятий оказывали помощь частям V армейского корпуса: «Фабрика Вулкан», «Орфео Синкронник», «Саф 9, Испано-Сюиса», «Фабра и Коатс» и др.
Это единство фронта и тыла имело большое политическое значение. Обмен мнениями, опытом, общие заботы укрепляли веру людей в дело, которое они защищали, повышали боеспособность нашей армии. Прочная связь с пролетариатом, к которому многие из нас принадлежали, служила источником нашей силы.
Профессиональные военные, анархисты и социалисты также обвиняли Негрина и Рохо и в благосклонности к частям, которыми командовали коммунисты. Действительно, Рохо был вынужден в трудные и ответственные моменты опираться на командиров-коммунистов, и, к несчастью, почти всегда на одних и тех же. Но виной этому был не Рохо, а практика кантонализма, поддерживаемая некоторыми руководителями-социалистами и анархистами. Эта практика приводила к тому, что любая переброска войск встречала невероятные трудности и препятствия. Рохо приходилось идти на компромиссы и маневрировать, что очень осложняло обстановку.
Я упоминал уже, что когда было решено перебросить в Теруэль 46-ю дивизию, генерал Миаха выдвинул свои условия — он потребовал взамен направить к нему в Мадрид 11-ю дивизию. В последние месяцы 1938 года стало ясно, что противник намерен атаковать Каталонию. Рохо в связи с этим отдал приказ Миахе передислоцировать в эту зону войска, но нам прислали несколько сотен новобранцев, необученных и плохо вооруженных.
Одной из самых серьезных ошибок было то, что в окопах Центрального фронта на протяжении всей войны держали великолепные части. А после сражения под Гвадалахарой, в марте 1937 года, стало ясно, что противник переносит свои атаки на другие фронты. Но несмотря на это, части Центрального фронта продолжали оставаться в окопах на Сьерре, Хараме, в Гвадалахаре, Мадриде, и многие из них находились там до конца войны, когда Касадо и Миаха выдали их Франко.
В первые месяцы войны Миаха сыграл положительную роль. Генерал, сражающийся на стороне Республики, производил впечатление на многих людей, хотя его полная неспособность командовать войсками была широко известна. Миаха ничего не понимал в характере нашей войны, как и в характере армии, которая нам требовалась. Мы старались поддержать его авторитет, правда не заслуженный, — это было тогда на пользу нашему делу, и мы считали это своим долгом. Но воспользовавшись авторитетом, созданным ему героизмом бойцов и народа, Миаха пошел на прямое предательство, организовал заговор против правительства и народа и нанес нам удар в спину. Этого можно было избежать, если бы правительство выполняло свои обязанности.
Говорили, что коммунисты поддерживали Миаху потому, что он стал членом Коммунистической партии. Но это совершенно не соответствует истине — идеологически Миаха был ближе к франкистам, чем к республиканцам, что и подтвердилось в конце войны: он легко нашел общий язык с теми, кто организовал заговор, сумел договориться с Франко и положить конец республиканскому режиму. Об интригах Миахи было известно уже в первые месяцы обороны Мадрида, но особенно он проявил себя в ходе сражения на Эбро. Тогда уже не вызывало сомнения, что командиры зоны Центр — Юг не желают оказывать помощь войскам, сражающимся на Эбро. И душой этого сговора являлся Миаха — командующий вооруженными силами зоны Центр — Юг. Для меня это было настолько очевидно, что в первые дни сентября я поставил перед военно-политической комиссией ЦК партии вопрос о том, чтобы мне разрешили ходатайствовать перед Рохо о переводе в зону Центр — Юг и о передаче зоны под мое командование. Но эта просьба была отклонена. И позднее всякий раз, когда я настаивал на этом, то получал отказ.
Нельзя было оставлять Миаху на высшем командном посту в зоне Центр — Юг, нельзя было сохранять в его руках непосредственное командование войсками. Следовало поручить ему такой пост, на котором он не мог бы вредить нашей войне против фашизма. Правительство в данном случае не использовало всей полноты своей власти, и в этом заключалась одна из его грубейших ошибок. Многие военачальники и политики, действовавшие в зоне Центр — Юг, стали вести себя совершенно независимо, а центральное правительство и генеральный штаб не отстаивали свои права и не сумели заставить уважать и выполнять решения центральных органов.
О маневрах капитулянтов было хорошо известно, и следовало вовремя принять меры, чтобы положить им конец.
Например, было известно, что анархистские вожаки уже в начале войны дали своим командирам указание беречь вверенные им воинские части и оружие, чтобы после победы над Франко дать бой коммунистам, другим демократическим силам и совершить свою «революцию». Если в этом отношении что-то и беспокоило нас, коммунистов, то только низкая боеспособность на фронте частей, в которых анархистские руководители имели влияние. Эти войска не могли представлять для нас опасность после окончания войны. Ибо мы прекрасно знали, что части, не проявившие боевой инициативы, не раз бежавшие от противника, не могли стать силой, способной противостоять нашим войскам, прошедшим настоящую школу войны.
Как показали последующие события, опасность заключалась не в планах анархистов на будущее, а в ударе в спину, который был нанесен значительно раньше. И «путч» в Барселоне в мае 1937 года, в котором были использованы войска с Арагонского фронта, достаточно ясно показал, на что способны анархистские лидеры.
Я не хочу смешивать всех руководителей и военных командиров — анархистов в одну кучу. Я встречал в их среде искренних революционеров, знал немало рядовых анархистов, которые храбро сражались в наших частях. Но капитулянтам в конце концов удалось распространить свое влияние и вступить в предательский сговор с фашистами.