Наше послевоенное
Шрифт:
Когда я хожу в школу во вторую смену, то уроки делаю утром. А гулять после школы нельзя, темно. И я сижу дома, слушаю разговоры взрослых и делаю вид, что читаю книжку.
Бабушка рассказывает захватывающие истории о своей работе акушеркой в деревне, откуда ее "сорвала" мама.
– Смотрю, а у нее (у роженицы) уже пуповина болтается. Я ловлю ребенка и скорее ее на стол. Главное теперь аккуратно перевязать пупок. У деток, которых я принимала, все пупки хорошие и никакой грыжи.
Задавать вопросы и
– Лучше всего, когда головкой идет. Ножное прилежание гораздо хуже.
– Но если ручкой, тогда надо звать врача и делать поворот на ручку. Сама я не могу.
– Снег, метель, привозят, всю растрясли. Еле добежала до стола.
Наслушавшись этих разговоров, я до 16 лет думала, что дети рождаются через пуп!
Идет середина пятидесятых годов. Мы живем на большой узловой станции, рядом Казахстан. Преступность большая, вечерами ходить опасно.
Вечером опять слышу всякие обрывки рассказов шепотом (чтобы ребенок не волновался).
– Убили женщину. Долго издевались.
– Нашли мертвого. Напоили водой и прыгали на животе, пока он не лопнул.
Мне страшно. За окном потемки. Мама ходит по вызовам и не успевает засветло. Бабушка нервничает. Мне ничего не говорит, но я чувствую ее страх.
Позднее мама расскажет, что среди ее больных были поднадзорные и один из них, здоровенный детина, требовал у мамы больничный, а она не дала. Он показал ей нож и сказал, что доберется до нее. Она долго боялась, а потом забыла.
Когда я болею, мама приглашает ко мне своего знакомого врача-педиатра Илью Соломоновича.
– Он молодой, но я ему доверяю - объясняет мама бабушке.
У меня часто болит горло и повышается температура. От боли в горле меня пытаются отпоить теплым молоком, которое я обычно с удовольствием пью. Но только не во время болезни! Как только у меня повышается температура, я испытываю сильное, до рвоты, отвращение к молоку.
И настойчивые уговоры мамы и бабушки не помогают. Я начинаю пить молоко только после выздоровления.
В конце зимы или в начале весны я заболеваю очень тяжелой ангиной. В это время в Карталах была эпидемия дифтерита. Илья Соломонович считает, что это ангина, но не уверен. Мама пригласила другого врача - немолодую женщину, думаю, инфекциониста. Та долго смотрела мое горло, щупала железы, еще смотрела горло. И сказала в конце концов: "Нет, не похоже, что это дифтерит, подождите с сывороткой". Но у мамы сдали нервы и она для подстраховки вкатила мне противодифтеритную сыворотку, на которую я дала очень сильную реакцию. У меня поднялась температура свыше 40 градусов, начался бред. Помню разноцветные все удаляющиеся круги перед глазами. Нужно дотянуться куда-то туда, в глубину, за ними, а я не успеваю и
Когда я очнулась, бабушка сказала мне, что я кричала и бегала по комнате, она еле со мной справилась.
После вскакивания и беготни произошел кризис, температура упала и больше уже не поднималась. Я выздоровела.
Где-то, наверное, через полгода после этого, мама заболела сепсисом, ее кололи, а я радовалась, что вот и ее тоже колют, не понимая, что мама опасно больна.
После большого перерыва я, наконец, пришла в школу. Нашу учительницу замещает директор, она тоже болеет.
За время моего отсутствия начали учить падежи. Я прочитала в учебнике: в родительном падеже у имен существительных окончания "ы" и "и".
Меня поднимает директор и просит назвать предложение с существительным в родительном падеже. Я говорю:
– Вороны каркают
– Неверно
– Собаки лают.
– Опять неверно.
Я молчу в растерянности. Класс смеется злорадно. Мальчишки рады, что отличница в затруднении.
Подымает рука Галя.
– У меня нет книги, - приводит пример она.
– Молодец, правильно. Приведите свой пример вы. Я ничего не могу придумать, кроме:
– У меня нет тетради, - говорю с трудом, скрывая слезы. Я в непривычной роли тупицы.
Урок математики. Устный счет. Директор предлагает большое число умножить на 25, а затем еще на 4. Соображаю мгновенно, просто приписываю в уме два нуля и поднимаю руку. Учитель вызывает меня сразу. Ответ верен.
На вопрос, как получился, отвечаю:
– Умножила на сто.
Дальше объяснять он мне не дал.
– Раз такая догадливая, садись, пять.
Я потрясена легкостью получения отметки.
Впервые за все время моей учебы появилась возможность быстро соображать и не надо долго объяснять, учитель понял сразу!
Мне очень понравилось.
Тогда же я получила первую двойку. По чистописанию. Как радовались двое мальчишек, которые сидели передо мной. И еще куча других. Все орали мне в лицо -Двойка, Двойка! ! !
Я кусала губы, но не плакала.
Мелкие предметы - мой бич и мамин тоже. С первого класса начались уроки труда, и я стала терять ножницы. Приду в школу с ножницами и забуду. По тем временам это было с концом.
Меня ругают, я плачу, я не хочу терять ножницы. Но вот новый урок, я их не забыла, принесла домой, а вот на следующий - опять!
Я опять забыла ножницы!
И если бы только ножницы!
А варежки. За год я теряла пар 6-7 варежек .
Меня ругали дома по-черному. Мама и бабушка здесь были единодушны.
– Растяпа, неряха, на тебя не напасешься!
– Ну что может вырасти из такой растеряхи?
– сокрушалась мама.
Но чем больше я боялась потерять варежки, тем чаще теряла.