Наше послевоенное
Шрифт:
Я сижу на задней парте, подымаю руку. Встаю и отвечаю, Снова вопрос и снова одна я знаю ответ.
В моем старом классе ничего подобного не было бы. Уж и Мишка и Вовка все это знали не хуже меня, тем более, что Угулава все упрощает и упрощает вопросы.
Но вот я подымаю руку, держу ее, но меня не спрашивают. Учителю я явно не интересна, со мной все ясно. Он пытается расшевелить других:
– Ну, еще кто-нибудь может ответить?
Но у моих теперешних одноклассников не было Иван Сергеевича в 6-ом классе и они в большом затруднении. Наконец нерешительно
Мне обидно, что меня не спрашивают, я ведь новенькая, мне надо утвердиться, завоевать авторитет в глазах девочек, которые меня так приняли, но я смиряюсь и опускаю руку.
По геометрии задали задачку, я долго с ней провозилась, придумала доказательство довольно сложное и запутанное.
Когда Валентин Борисович Валуйский, наш математик, немолодой мужчина в очках с разноцветными глазами, вызвал меня к доске, я, сбиваясь и торопясь, рассказала ему решение, он слушал молча и кивал головой.
На другой день он вызвал меня и показал другое, более красивое и лаконичное решение, предложенное мальчиком из параллельного класса, Митрофановым. Я согласилась, что его решение лучше моего.
В конце недели оказалось, что Валентин Борисович поставил мне пятерку в журнал по геометрии.
Классная мне выговорила, почему я не подаю дневник, притом так, как будто я скрывала двойку.
Первую четверть я окончила с тройкой по черчению. По черчению мы не сдали ни одного чертежа вообще, Ашот (наш учитель) проболел всю четверть. Мама на родительском собрании во всеуслышание спросила В.П.:
– А за что ребенку тройку влепили?
– Что значит влепили?
– взвилась В.П.
– А то и значит, что влепили,- сказала мама.
Зоя мне объяснила.
– Он ставил оценки наугад, ты в конце журнала, пятерки и четверки все уже растратил, вот тебе и досталась тройка.
Я осталась старостой класса и заведую уборкой помещения. После уроков дежурные моют полы. Вернее моют девочки. А мальчишки переворачивают парты.
Работа не очень трудная, но грязная и противная. Дежурить никто не любит, ведь хочется скорее домой, пообедать.
Сидим мы не кто с кем захочет, а как нас посадит наша классная.
Я люблю пересесть к Зойке и поболтать, но Демкина, прозвище которой " Верушка", не ленится подглядывать в щелку, кто где сидит, и, если видит непорядок, то врывается в класс и пересаживает детей, не считаясь с тем, что идет чужой урок.
На ее скуластой физиономии написано торжество: ага, попались, голубчики! От меня не уйдешь!
Вспоминая лица учителей в этот момент, я сейчас понимаю, что им это не нравилось, но они с ней не связывались.
Только на уроке физики мы сидим, как нам хочется, - ведь мы сидим не в своем классном помещении, а в кабинете физики, а уж хозяина кабинета, прошедшего войну, человека с характером, нисколько не волнует, кто где сел, - тишина у него всегда будет, да и Демкина поостережется врываться к Шоте на урок.
По физике меня вызывает один раз в конце четверти (на десерт), как смеются девчонки. Я отвечаю все,
В классе есть еще одна Зоя - Меликян - на самом деле у нее красивое армянское имя - Заруи, но все зовут ее Зойкой, как и нас. Но дома она Зарик. У Зои косы до пояса, светло-карие глаза с загнутыми черными ресницами, она аккуратная и очень обязательная девочка и ходит в школу с тяжеленным портфелем. От ношения тяжестей у нее правое плечо ниже левого.
Она живет сразу за железной дорогой в двух комнатках длинного барака, в котором живут семей 5-6.
Как-то раз, присев возле железной ограды, идущей вдоль путей, я перебирала содержимое ее портфеля, стараясь убедить Зойку, что половина вещей лишняя и их можно выкинуть.
– Но разве ее убедишь!
Зоя Арутюнян только смеялась, глядя на мою борьбу за облегчение портфеля подруги.
Меликян носила с собой даже старые, исписанные тетради.
Она была упорна до фантастичности. Когда я сказала ей, что не умею петь, Зойка не поверила и стала учить меня. На уроках физкультуры, отведя меня в сторону, она пела первую строчку из "Катюши" и заставляла меня повторять. "Расцветали яблони и груши".
На переменах то же самое.
И через неделю..! добилась - я воспроизвела мелодию.
– Ну вот, - удовлетворенно сказала Меликян,- а ты говоришь, что не умеешь петь.
Заруи была превосходной подсказчицей. Ее артикуляция и жесты были столь выразительны, а старание помочь столь велико, что на ее подсказках можно было ответить, ничего вообще не прочитав. На переменах ее нередко целовали и обнимали вырученные ею девчонки.
Я же плохо объясняла решение задач, а подсказывала еще хуже. Во всяком случае, меня часто ловили на подсказке. А это грозило двойной двойкой - отвечающему и подсказывающему.
Незаметно сложилось правило, что Зойка Меликян, которая хорошо училась, приставала ко мне со своей обычной дотошностью по поводу какой-нибудь сложной задачки из домашнего задания, добиралась до сути и, поняв решение, доходчиво и ясно объясняла его остальным.
Эта цепочка, раз установившись еще в 7 классе, продолжалась до окончания школы.
В один зимний день, по-моему, во второй половине учебного года, наш Валентин Борисович Валуйский указал на меня и сказал:
– Вот ты, приходи в школу в воскресение, будет проводиться олимпиада по математике.
В воскресение утром я взяла ручку и чернильницу и пошла в школу.
Пришедших распределили по классам, потом по партам. Я села на свою любимую заднюю парту. Я никого не знала, дети были, в основном, из других школ. Мне дали листик с напечатанными задачками, которые я должна была решить. Задачки были очень хитрые, но раз надо, значит надо, и я решила довольно легко все, кроме последней, которая никак не получалась. Я исписала несколько листов. Все разные варианты, все не вели к решению. Становилось ясно, что мне эта задачка не по зубам, но тут вдруг забрезжил свет в конце туннеля, и я нашла решение.