Наше послевоенное
Шрифт:
– Скоро твой день рождения - говорит бабушка и показывает мне листок отрывного календаря, который означает день моего рождения. Ох, как много листиков перед ним. Я считаю их каждый день и отрываю теперь сама каждый вечер. Считать я уже умею. До десяти научилась считать рано. А как-то утром, еще в постели, бабушка научила меня считать до ста. Тогда же или немного попозже я стала понимать, какое время показывают часы. Все это я поняла с первого захода и таких страстей как с чтением, не было. Наверное, это перед моим шестилетием, а может быть, ближе к семи.
Наши часы ходики с гирькой. Надо следить, чтобы гирька
Мне нравится мое отражение в зеркале, я люблю на себя поглядеть, полюбоваться. Но меня не одобряют домашние и не говорят мне, что я красивая. Мое заявление о том, что я девочка с правильными чертами лица вызывает у бабушки насмешки. Но я подозреваю, что она не совсем искренна, и я ей нравлюсь. Правда у бабушки есть какая-то знакомая девочка - ужасная дрянь!!!. Она все время является образцом поведения и живет согласно всяким дурацким пословицам вроде - когда я ем, я глух и нем, когда я кушаю, я никого не слушаю. Она не только не болтает во время еды, но даже не отвечает на вопросы, когда ей их задают. (Хотя, возможно на вопросы не отвечал мальчик, но это было один раз и я забыла про него). Зато девчонка ко всем остальным порокам еще и рано ложится спать по первой просьбе взрослых. Ее, видите ли, не надо просить по сто раз лечь спать, как меня.
А главное, она была знакома с моей бабушкой задолго до меня, так как сейчас я что-то не знаю таких девочек. Во всяком случае, это не Таня с Олей - мои троюродные сестры. Им явно тоже далеко до этой девочки. Она вызывает у меня дух соперничества - в остальном она тоже такая хорошая?
В общем, я довольна собой, и никакие воспитанные девочки этого убеждения поколебать не могут.
Правда, вдруг кто-то из родни говорит мне:
– Что у тебя такие глаза не мытые?
– Мытые, мытые- кричу я.
– Да посмотри, какие черные - говорит дядя Витя (кажется это был он). Я в отчаянии - глаза и вправду черные!
А у мамы такие красивые голубые глаза. Она, наверное, мыла их в детстве. И я мою глаза мылом, хотя мыло больно щиплет глаза. Помою, помою и посмотрюсь, вдруг отмыла? Но из зеркала на меня по-прежнему смотрят два карих блестящих глаза, - ничего не изменилось! И я бросаю свои попытки.
Мы с мамой в гостьях. Квартира полутемная и таинственная. Взрослые сидят за столом, а мне скучно. И хозяин дома, загадочный мужчина с бородкой, (вижу бородку в первый раз в жизни, а так только на картинках в сказках) позволяет мне плавить какой- то металл в чашечки, а потом разливать по формочкам.
– Она не обожжется?
– беспокоится мама.
– Да нет, пустяки, она уже большая, - говорит мужчина с бородкой, и меня оставляют одну за этим замечательным занятием.
Не помню, ходили ли мы к этим людям еще раз. Но помню, что я все время мечтала туда попасть.
Зимний вечер, я иду с дядей Витей за руку к нам домой. Я устала и мне очень хочется спать. Мама осталась у них, а брата попросила меня отвести. На мне мое зимнее пальто, а на голове вязаная шапочка зеленого цвета. Когда мы входим в комнату, бабушка ужасается при виде меня и начинает ругать племянника, за то, что на мне не надета теплая шаль (пьяная мать забыла), только шапочка. Виктор тоже пьян. Он оправдывается:
– Тятя Люда, на дворе тепло.
– Залил глаза, вот тебе и тепло в 30 градусов мороза -
Мне очень жалко дядю Витю, но заступаться бесполезно, бабушка ничего слушать не станет.
Не помню, чтобы я заболела после этого путешествия. Все обошлось.
Позднее мама расскажет, что жили в Колпашево в непрерывной чехарде выпивок и гулянок. Жили очень весело, несмотря на постоянное отсутствие денег. Впрочем, это все понятно, оба маминых двоюродных брата воевали, остались живы, разве это не повод для праздника? Идут пятидесятые годы, за столом вспоминают войну, рассказывают о ней.
Но в конце концов дядю Витю отстраняют от полетов за пьянство, он работает на земле и денег на выпивку мало. Все это я улавливаю из разговоров взрослых. Я жалею бабу Веру, так как она переживает за сына, а моя бабушка за нее.
В квартире бабы Веры в углу стоит большой таз с мутной пенистой жидкостью и странным запахом. Называется это брага. Я знаю, что его готовят из сахара и дрожжей и пьют вместо водки.
В памяти всплывает пугающим видением какой-то темный не то парк, не то лес, где много гуляющих и выпивающих взрослых. А меня устрашает темнота ельника, куда я забралась и запуталась в паутине. Но я не плачу, мне может попасть за плач и за то, что лезу, куда не следует. Я просто потихоньку выбираюсь оттуда.
Дети во дворе (в основном девочки, но ни имен, ни лиц не помню) договорились не водится с какой-то девчонкой (может с Ниной Степановой, у нас сохранилась ее фотография, поэтому она имеет реальный облик). Я испытываю общее негодование против нее, хотя мне страшно, а вдруг на ее месте окажусь я? Расплата (она с громким плачем убегает, а все злорадно смеются) кажется мне непомерно большой по сравнению с ее проступком. Мне очень жалко девочку, она мне нравится и я иду домой в большом смятении. Помню, бабушка тоже не поддерживает решение дворового коллектива, она считает, что обидели Нину несправедливо. Мне легче.
Каждый год бабушка белит печку. Разводит в ведре гашеную известь, достает кисти и начинается побелка. Если очень канючить, то и мне дают побелить уголок печки. Вечером это место с гордостью демонстрируется маме. Общую побелку не помню, обоев в комнате не было, стены и потолок были белены известью.
Я уже убегаю за сараи (мне строжайше запрещено) и спускаюсь по обрыву к реке. Там высокая трава (камыши?) и цветы блестящие на жестких стеблях, совсем не такие как наверху, возле дома.
Меня научили играть в подкидного дурака. Научила мама. Я оказалась очень азартным игроком и плакала и бросала карты, когда проигрывала. Бабушка сердилась и выговарила маме, за то, что она научила меня играть.
– Одно расстройство от этих карт, -говорила она.
– Я думала, она лучше научится считать - оправдывалась мама.
Когда мне не находилось партнера по картам, я играла в карты одна - строила карточные домики часами. Получались красивые многоэтажные сооружения. Подходила мама и вытягивала губы, изображая, что сейчас дунет. Я страшно пугалась, многоэтажные дома, карточные домики падали сами по себе, а тут еще мама дует.
Бабушка и мама подружились с Суховыми, с семьей, которая жила на втором этаже. У них была собака - белая и пушистая - порода лайки по кличке Белка. Очень скандальная, все время хватала за тапочки как приходящих, так и уходящих.