Нашествие чужих: заговор против Империи
Шрифт:
Второй начался 29 ноября (12 декабря). Теперь советская делегация приехала с разработанными ответными предложениями. Однако принять их оказалась готова только Австро-Венгрия. Она была уже совсем измочалена. Понесла колоссальные потери, призывая в армию мальчишек и стариков. Экономика надорвалась. В стране начинался голод. Но Германия условия большевиков категорически отвергла. Завершить борьбу с русскими «вничью», без крупных приобретений, не хотели ни немецкие генералы, ни политики — зря что ли дрались (и платили)? Под давлением немцев Центральные Державы выставили жесткие требования, фактически лишавшие Россию ее западных губерний. Когда эти условия были оглашены, главный военный советник при советской делегации генерал Скалон не вынес такого позора. Вышел в соседнюю комнату — якобы сверить карту, предъявленную Гофманом, со своими картами — и застрелился.
А переговоры зашли в полный тупик. Принять германские условия большевики никак не могли. Они ж еще у власти как следует не утвердились. Поднялась бы волна общенародного возмущения и смела их. Уж конечно, таким предлогом воспользовались бы их противники — меньшевики, кадеты, правые эсеры. Даже среди самих большевиков и их компаньонов, левых эсеров, подавляющее большинство не поняло бы подобного шага правительства. Но и положение Центральных Держав было весьма рискованным. Делегаты Австро-Венгрии угрожали германцам — если те будут неуступчивы, Вена заключит с Советским правительством сепаратный мир. Да и в Берлине боялись, что большевики прервут переговоры. Потому что получить продовольствие и сырье можно было только на Востоке. И воевать с Россией, даже оставшейся без армии, Центральные Державы больше не могли! Единственный шанс на победу для них оставался в том, чтобы заключить мир на Востоке и перебросить все войска на Запад. А если бы русские стали отступать, увозя материальные ценности в глубь страны, развернули партизанскую войну, это было бы для немцев смертельной угрозой.
Но при подобном варианте развития событий Германия все равно сумела бы направить войска на Петроград и свергнуть Советское правительство. Получалось — куда ни кинь, всюду клин. То ли свои сограждане и коллеги-революционеры свергнут, то ли немцы. И большевики пытались лавировать, тянуть время. В надежде, что из-за внутренних трудностей в Германии и Австро-Венгрии тоже вспыхнут революции. Троцкий предложил перенести дальнейшие переговоры на нейтральную почву, в Стокгольм. Где можно было подключить представителей социал-демократии Германии, Австро-Венгрии, нейтральных стран, британских и американских социалистов. И конференция превратилась бы в бесконечную теоретическую дискуссию — какой мир считать «демократическим», что понимать под «самоопределением».
Однако и руководство Германии хорошо понимало, что в Стокгольме дело увязнет. И ультимативно настояло — переговоры снова в Бресте, и побыстрее. На следующем этапе, в январе, советскую делегацию возглавил Троцкий. Чему, кстати, очень обрадовались австрийцы. Ведь Лев Давидович прежде работал на их спецслужбы, и в Вене считали, что с ним легко будет договориться. Перед отъездом в Брест министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин специально навестил Виктора Адлера, прежнего покровителя Троцкого. Разузнал об особенностях его характера, с какой стороны лучше к нему «подъехать».
Но со времен, когда Лев Давидович получал указания и деньги в венской политической полиции, ох как многое успело измениться! Он сменил хозяев. И стал наркомом, одним из главных вождей революции. В Брест он ехал во всем блеске своего величия. На станциях тешил самолюбие, произнося трескучие речи. Раздавал грозные распоряжения местным руководителям. И для других советских делегатов в Бресте приятное времяпровождение сразу кончилось. Чтобы жизнь медом не казалась, Троцкий всех подтянул чуть ли не по стойке «смирно». Свободное общение с немцами и австрийцами решительно пресек. Прежде посланцы Петрограда питались в штабной офицерской столовой — это он тоже запретил. Хлебай суп только среди своих, под надзором начальства, в комнатах, отведенных для делегации. Радек, собираясь на прогулку, обругал немецкого шофера, который с опозданием подал машину. Шофер пожаловался Гофману, тот доложил Троцкому. И нарком отменил прогулки. Сиди в комнатах! Чернин писал:
«Никто не пикнул. Они вообще все трепещут перед Троцким и на заседаниях в его присутствии никто не смеет рта открыть» [209] .
Хотя толку от заседаний было немного. Немцы закусили удила. И получили новый козырь — в Брест прибыла делегация украинской Центральной Рады. Как и большевики, наглая, самоуверенная. Ведь у украинцев был хлеб! Австрийцев они вообще вогнали в шок, потребовав отдать им Галицию и Буковину. Хотите кушать, так уступайте. Однако немцы быстро нашли с украинцами общий язык. Пообещали Холмщину (которую уже пообещали полякам). И принялись использовать самостийников против большевиков.
209
Чернин О. Брест-Литовск./ АРР, т.2, М., Терра-Политиздат, 1991.
Но пока спорили и заседали, положение Центральных Держав стало уже совсем катастрофическим. Началась голодная забастовка в Вене, за ней — стачка в Берлине. Надежды на революции казались такими близкими… И Троцкий, в свою очередь, закусил удила. Уступки отвергал. Отделения Украины и легитимности ее делегатов не признавал. Германский министр Кюльман оценивал Льва Давидовича куда более серьезным и опасным оппонентом, чем Каменев или Иоффе. Писал о Троцком:
«Не очень большие, острые и насквозь пронизывающие глаза за резкими стеклами очков смотрели на его собеседника сверлящим и критическим взглядом. Выражение его лица явно указывало на то, что он лучше бы завершил малосимпатичные ему переговоры парой гранат, швырнув их через зеленый стол…»
Ну нет, тут Кюльман явно загипнотизировал сам себя образом «железного вождя». Троцкий и впрямь стремился выглядеть таким. Но он мог быть и другим. Чернин, например, поинтересовался, не нужно ли вернуть Льву Давидовичу архив, оставленный им в Вене в 1914 г.? Намек более чем прозрачный, если вспомнить, что Троцкий спешно выезжал из Австрии по подсказке начальника полиции Гейера. И нарком ответил, что был бы очень признателен за такую любезность. Через Троцкого удалось добиться освобождения Отто Бауэра — видного венского социалиста, которого он хорошо знал по кафе «Централь», а теперь находившегося в русском плену. А когда переговоры очередной раз решено было прервать, Лев Давидович обратился к немцам с личной просьбой. Дескать, сынишка коллекционирует почтовые марки, и «ему было бы приятно получить комплект оккупационных марок» — т. е. марок российских, бельгийских, французских, на которых военные власти делали надпечатки «Ob», «Ost» и др. Между прочим, такое поведение даже для немцев показалось не слишком этичным — министр иностранных дел просит у чужеземцев, захвативших территории его государства, подарить оккупационные сувениры! Но, разумеется, исполнили, преподнесли целую пачку. Лев Давидович был очень тронут, сердечно благодарил, привез подарок в Петроград, и его сын в Коммерческом училище хвастался редкостью, полученной из-за линии фронта [210] .
210
Фокке Д. Д. На сцене и за кулисами Брестской трагикомедии./ АРР, т.19, М., Терра-Политиздат, 1993.
В самом Совнаркоме, в ЦК большевиков, по поводу войны и мира царил полный раздрай. Левые эсеры и «левые коммунисты» во главе с Бухариным требовали отвергнуть германские условия. И если даже немцы за это скинут Советскую власть, то и шут с ним. Надо, мол, делать ставку на «революционную войну», а она уж перерастет в «мировую революцию». Но Ленин и его окружение рисковать своей властью не желали… Троцкому терять достигнутое положение тоже абсолютно не улыбалось. Однако и на ответную любезность Берлину и Вене за архивы с марками открыто он пойти не мог. Ведь за ним стояли американцы и англичане. И 24 января на заседании ЦК он выдвинул «компромиссную» формулу:
«мира не заключаем, но и войны не ведем».
За это проголосовало 9 человек — против 7. Но в числе противников был Ленин. Настаивал, чтобы мир заключать на любых условиях. Поддержал Свердлов. С его помощью вопрос раз за разом выносился на переголосование, но оставался не решенным.
Последний раунд переговоров в Бресте начался 30 января 1918 г. И обстановка опять успела измениться. На Украине красные части громили Центральную Раду. Троцкий объявлял ее несуществующей. В Харькове большевики спешно сформировали другое «украинское правительство» во главе с румынским подданным Раковским. И прислали в Брест делегацию от этого «правительства». Но для Германии-то было выгоднее признавать «легитимной» Раду. А Льва Давидовича немцы крепко щелкнули по носу. Натравили на него делегатов Рады, и те открытым текстом высказали, что думают о большевиках вообще, и о Троцком в частности.