Нашествие Даньчжинов
Шрифт:
Измученный Джузеппе тем временем бродил неподалеку – в зарослях вокруг чхубанга. Никакой тут случайности нет, просто бытие заповедного мирка сжалось до узкой канавы, в которую старалось уместиться все-все-все. В шуме дождя звучал его надорванный сиплый голос:
– Я здесь, Желтый! Я не буду сопротивляться!
Он страстно желал умереть, и непременно в жаркой пасти людоеда. Его внутренние установки были умело возбуждены монахами, раздуты в пожар, сжигающий душу. Теперь он точно знал, что его сущность могла проявиться только в тигровой пасти. Все сходится: ведь Джузеппе постоянно испытывал мистическую тягу к королевским горным, и в то же время – позывы
– Ты можешь быть очень хорошим даньчжином в трудное для народа время, – сказали ему на Совете Совершенных. – Надо только спасти народ. Ты накормишь своей сущностью людоеда, как это сделал когда-то Небесный Учитель. Вот для чего ты, брат Джузеппе, создан богами. Вот почему тебе было плохо в хорошее для всех время. Теперь тебе будет хорошо.
Его начинили молитвами и чудодейственными заклинаниями, усмиряющими зло, научили правильным мыслям и вывели под руки в джунгли.
Уткнувшись головой в мшистый ствол, он тискал ладонями живот, похожий на мешок, наполненный болью. Внутренности его были сожжены ядом, не принимали никакой пищи, тем не менее его то и дело выворачивало наизнанку. Он стал похож на скелет с прилипшими остатками одежды и плоти – точь-в-точь как дух Черной Заразы в храмовых барельефах. Не выдержав мучений, зарыдал:
– Ну сколько мне еще жить? Желтый!
Он повалился в сплошной журчащий поток, начал пить мутную воду. Боль слегка затихла, и тотчас подкатила ужасная трезвая мысль: Желтого здесь нет! Ушел за Пхунгом и тэу! Или уже убит, если два таких охотника взялись за дело.
Так что смерть святого мученика Джузеппе будет обыкновенной – глупой. Такой вывод добавил страданий. И благая начинка не выдержала, затрещала по всем швам. Джузеппе расхотелось спасать даньчжинский народ. А дальше – больше. Джузеппе начал убеждать себя, что он лучший в мире спец по хищным кошкам. Несколько дней назад убеждать его в этом было не нужно.
Невыносимая жалость к себе породила новые стоны.
– И этот мозг пропадает! О, бестолковщина… Почему меня довели до такой смерти? Я достоин совсем другой смерти! Достоин другой жизни! Все вы… олигофрены, кретины, неспособные на свое мнение! Уродующие чужое! Изуродовали и меня. Зачем я носил хомуты? Зачем? Все равно – боль и глупая смерть. Все равно!
С пронзительной яростью он понял, отчего всегда в нем были сильные позывы к самоубийству. Они возникали всякий раз, когда он пытался выбраться на новый уровень знаний, когда подстегивал и высвобождал из пут бытия свою гениальность.
– Меня запрограммировали! – зарыдал он без слез. – Примитивными инстинктами! Меня приговорили монахи, молитвы, священные камни – конкретика! Меня выпускают только в смерть…
И он возненавидел всех людей вместе с даньчжинами. Схватив камень, облепленный мертвой травой, побежал творить зло.
Все как будто логично: Дикая Природа нуждается в волонтерах, и она их создает. Говинд, Джузеппе, Гэрри Снайдер [8] – они уже появились, а дальше их будет все больше. Новые монстры-мизантропы? Но, согласитесь, – очень симпатичные мизантропы. Симпатичными их делают страдания. Так уж мы устроены: в мучениках видим святых, суперменов духа. Или по-другому: гениальный дух проявляется только в муках…
8
3наменитый
Наконец человеконенавистнику повезло. Он услышал треск поднимаемых зарослей, всплеск взбудораженных потоков и бросился навстречу звукам. Стена из обвислых листьев вздрагивала, не желая кого-то пропустить, с нее срывались дождевые ручьи… Джузеппе увидел двоих, пробирающихся через заросли с тяжелой поклажей на плечах. Наткнувшись на Джузеппе, они обалдело уставились на него. Потом, уронив в воду забренчавшие мешки, бросились бежать.
Злой дух преследовал их.
– Подождите! Ну, стойте! – стонал, умолял, угрожал. – Все равно никуда не уйдете.
…В верховьях реки что-то глухо заворочалось, охнуло, и весь даньчжинский мир содрогнулся. Дождевая вода выплеснулась из луж и водоемов, из глазниц каменного бога. Девяностолетний Главный Интендант запел подходящую молитву, и все испуганно подхватили: Святые мощи не увянут, Святые камни не станут песком, Потому что зло боится святости…
Мир духкхи сжался от боли и страха под воздействием благостного пения мужчин. И вдруг выплюнул осколки зла – из джунглей вырвались двое с хриплыми воплями, не похожими на пение молитв:
– Дух Черной Заразы! Гонится!
Все продолжали петь и везти салазки с божественным покойником. Только Говинд, бывший впереди всех, оглянулся.
– Впрягайтесь и вы!
Правильно. Зло боится святости любого вида. И Чжанг торопливо схватил конец свободной лямки, волочившейсяв грязи. А Дундунг, бедненький, отвлекся – высунув бледный большой язык, ловил дождевые капли. Чжанг бросил в него грязью.
– Не стой без дела, убогий!
Ман Умпф поливал меня соком манго из шланга и, довольный, приговаривал:
– Нравится? Вижу, что нравится. Поднимается настроение, жизненный тонус. Ведь ты буквально купаешься в тех витаминах и микроэлементах, в которых нуждается твой организм. Для алкоголика нет большего счастья, чем искупаться в ванне с шампанским. Или с виски.
Не в силах увернуться от струи, бьющей в лицо, я отплевывался, кашлял, глотал литрами уже забродивший, пузырящийся сок. В пещере были солидные запасы провианта.
– Видишь, Пхунг, как я стараюсь для тебя. А ты не ценишь. Забудем старое, Пхунг. Все будет хорошо. Это я тебе говорю. А мое слово, ты убедился, крепкое. Как сказал, так и будет.
Сок медленно густел на моей коже, пощипывало глаза, и запах манго уже вызывал тошноту. Монстр уселся на решетку, вытирая ветошью руки.
– Могу порадовать тебя, Пхунг. Мне позволили дать тебе кое-что из нашего учения. Разумеется, только то, что ты можешь понять.
– Кто позволил? Кто вы такие?
Начнем с того, что… – Монстр задумался, потом резко мотнул головой. – Нет, с того, что… короче говоря, на Земле появился разум и взял на себя ответственность за дальнейшие процессы на планете – биологические, исторические, геологические… Плохой из меня популяризатор, Пхунг, еще никому не приходилось вправлять мозги таким способом. – Он вздохнул. – Ну ладно. Ты должен понять самое простое. Наука нуждается в господине, сама по себе она – ничто. Все ее претензии лопнули. Знания не могут спасти человечество. Все эти культурные, социальные, технические революции и твои любимые эпохи просвещения не принесли и не принесут человеку счастья. И прежние религии и системы власти тоже выдохлись. Все вы стремились не избавить мир от зла, а убеждали в том, что надо полюбить зло, потому что от него нет спасения.