Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
– А-а, что?
– Светлан приподнялся на локте, замотал головой, озираясь вокруг, ничего ещё пока не соображая. Но, увидев воеводу, окончательно пришёл в себя: - Что случилось, Вышата?
– Ты бы, Светлан, спал, не тревожился… Вон, молодые, они повскакали, уже убегли… Я ещё сам толком не всё ведаю… Послал нарочного на теремный двор, скоро прискачет… Говорят, хотели убить великого князя Дира… Кто, зачем?… Жду вестей. Узнаю - скажу… Ну, ладно, пойду.
Вышата вышел и унёс с собой огонь. Но в ночлежке и без его факела было хорошо видно: на улице их полыхало сейчас сотни, а может,
Старик кинул взгляд на нары, где спал вместе с внуком: «Так и есть, пострел убежал вместе со всеми…» - подтянул штаны и, не удержавшись, пошёл к выходу.
А Марко, крепко обхватив руками зажжённый, потрескивающий искрами на свежем ветерке факел, бегал вместе со всеми туда-сюда, кричал, как и остальные, и в душе у него было такое приподнятое чувство, что и словами не выразишь… Ночь, возбуждённые голоса людей с огнями, грохот барабанов и звон железа… Конные на горе… Вот это жизнь!
«Как погорели, так и интересно стало, - подумал мальчишка, не отдавая отчёта своим мыслям…
И тут услышал голос деда:
– Марко! Где ты?
Отвечать или не отвечать?… Откликнешься - загонит домой, а люди почему-то валом повалили к Днепру, на берегу которого уже разожгли костры. «А, будь что будет… Побегу и я», - решился мальчуган. И в толпе заметил алана.
– Дядька Лагир, - обратился к нему, - можно я тоже с вами?
– Можно, Марко, можно… Только не отставай.
– А почему люди к реке бегут?
– спросил на ходу Марко алана.
– Прискакали вестовые и объявили, что жив Дир. Вот и ринулась толпа к Днепру, отвратившему от великого князя беду. Будем славить священную реку.
Выбежали на крутой днепровский берег и остановились, заворожённые необычным зрелищем. Точно посередине реки слегка покачивался в водах лунный серп, а вокруг него горели звезды.
И так это явственно запечатлелось, что будто образовалось ещё одно небо - только внизу. Некоторые, боязливые, упали на колени и вытянули вперёд руки.
– Днепр наш священный, в тебе живут боги: с бледными лицами ночью и с огненными днём. Слава тебе! Слава! Ты наша радость, надежда и защита, о Днепр, ещё раз тебе слава…
Так благодарили реку простые люди, поклонявшиеся ей и Велесу. Перун для них был слишком огромным богом, недосягаемым, для их восхваления… Да они и не печалились!
Вышате нарочный рассказал ещё и о подозрениях, павших на древлянского жреца, которого стали искать дружинники, и Аскольд передал воеводе, чтобы он был настороже: Чернодлаву среди подольского многочисленного работного люда легче укрыться…
Вышата не замедлил поделиться этими соображениями со Светланом, и тот пообещал своё содействие. К древлянину Вышита проникся уважением. Сразу виделся в нём надёжный мастеровой человек, каким был в своё время, до воеводства, и сам боил. Да и по годам они подходили друг к другу. А потом и вовсе оказалось, что Светлан не только однодеревки долбил, но и строил учаны и боевые лодьи… И хорошо знает толк в этом деле.
Вышата поставил его на почайнском вымоле старшим, и, на удивление, никто не воспротивился такому назначению, хотя здесь работало немало опытных корабельщиков.
– Если только волхв-подстрекатель не прячется в Киеве, значит, он на лодке спустится по Днепру… И поймать его не так-то просто будет, Вышата. Чернодлав - хитрая бестия… Коварная и злая, - сказал Светлан воеводе.
– Конные поскакали по берегу; удастся ли высмотреть его, пока не знамо. А голову Мамуна, говорят, уже надели на кол. Три дня висеть будет; а чтоб не клевали птицы, стражника с копьём поставили. Завтра снова народ соберут возле теремного двора - плевать в неё…
– Надо же! Работы перед походом невпроворот, а тут - плевать!… - в сердцах воскликнул Светлан, а потом испугался своей несдержанности.
Но Вышата на эти слова будто не обратил никакого внимания, хотя и подумал: «В другой раз скажу, пусть осторожничает…»
Светлан, чтобы загладить промах, произнёс:
– Было бы хорошо, если бы на другом колу торчала и голова Чернодлава… Только я, Вышата, хочу и о деле поговорить… У нас смола кончается…
– Светлан, о деле давай завтра.
– Да как завтра, Вышата?! Мы уж начинаем конопатить и смолить самую большую лодью Аскольда… И опять же - кленовые доски, из чего делаем весла, тоже на исходе…
– Ладно, смолу вам завтра завезут… С утра. А вот с кленовыми досками хуже, пускай тогда на весла ясеневые или буковые.
– Добро. Ну тогда бывай, воевода, вон уж и мои молодцы возвращаются. Да только смотри, пожгли все факелы, а это столько светильников!
– снова, не удержавшись, проворчал Светлан и шлёпнул по затылку пробегавшего мимо внука.
– Ты чего дерёшься, дедунь?
– выказал недовольство Марко.
– А ничего… Спать нужно, завтра ни свет ни заря на работу, а вы бегаете по ночам.
– Дед прошёл внутрь спального помещения и нарочито мешкотно [136] , с кряхтеньем забрался за нары.
Вскоре раздался дружный мужской храп. Но не спалось Лагиру. Давеча на берегу он увидел Живану, и сердце его, как и в прошлый раз, куда-то провалилось глубоко вниз, а потом стремительно взметнулось к звёздам…
[136] Мешкотно– медленно, непроворно.
…Когда Лагир на вымоле впервые встретил старую женщину, которую звали бабкой Млавой, он искренне удивился: от бывалых корабельщиков он уже знал, что в местах, где строят лодьи, женщинам, собакам и кошкам находиться нельзя. А уж когда закладывается киль корабля, то их и вовсе поблизости быть не должно: в собак и кошек превращались ведьмы, которые могли сглазить судно. А женщина к тому же вдруг возьмёт да и обольёт простоквашей кокору, судно тогда во время плавания «закиснет» и даст течь…
А вот если мастерится остов лодьи и закричит петух, то корабельщики от радости начинают плясать, ведь крик этой домашней птицы рассеивает волшебные чары и поэтому является желанным предзнаменованием. И Лагир, пришедши работать на вымол, поначалу немало удивлялся разной расцветки петухам, важно расхаживающим среди свежих стружек и щепок и ковыряющимся в земле, чтоб достать червяка.