Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
– И Бука возьмём… - попросил бывший каторжник.
После обеда Доброслав ушёл к Константину рассказать обо всём, что узнал от Ореста и Дубыни. Вернулся радостный:
– Философу сегодня намного лучше: попросил еды, пития… Световид даст - поправится… А пока слаб, но что-то всё чертит и чертит… А то принимается за толстую греческую книгу и вслух с неё переводит. Его ученики - Горазд, Климент.
Савва, Ангелар, - ты их скоро увидишь, - еле успевают тогда водить стилом… А говорит Константин вроде как по-нашему и немного не так… Но я всё понимаю… Вот народился младенец Иисус и сказали царю иудейскому: как только младенец станет взрослым, то скинет его с престола. Тогда приказал царь иудейский младенцев
[192] «Когда Ирод понял, что мудрецы обманули его, он пришёл в ярость и приказал убить в Вифлееме и его окрестностях всех мальчиков в возрасте до двух лет». Евангелие от Матфея.
– Это верно. Чего уж там!
– заключил Дубыня.
Как только на гору Олимп спустились сумерки, Доброслав выдвинул из-под топчана, на котором спал, ведро с медовыми сотами. Видя удивлённое лицо друга, сказал:
– Они нам в лесу будут нужны… Я выменял их на свою кожаную корнавку [193] у бортника… Перед тем, как я начинаю искать вербену, предлагаю земле соты с мёдом… А вот и железный топор без топорища. Он тоже будет нужен. Пошли.
Сумерки - то время, когда «чтобы никто не видел» - ни солнце, ни луна… Солнце уже зашло, а луна не всходила… Взяли Бука.
[193] Корнавка– куртка.
Он бежал всё время рядом с Дубыней - тоже по нему соскучился. И когда достигли поляны, пёс, помня её по предыдущим посещениям, остановился, почесался о многовековой ствол дуба.
Возле толстых, поросших мхами корней, уходящих вглубь, Клуд положил несколько сотовых кусков. Как только нашли первый куст вербены, Доброслав очертил его топором, вырвал левой рукой и поднял вверх… То же самое велел сделать Дубыне.
– А ты говоришь не колдовство?!
– засмеялся чернобородый.
– Молчи!
– прикрикнул на него Клуд, и друг поразился грозности окрика. Поразился и даже слегка испугался, потому что с той стороны, куда зашло солнце, послышался звук, похожий на вой…
– Что это?
– спросил Дубыня.
– Я тебе сказал - молчи. Рви вербену и молчи… И не оборачивайся.
Вой приближался… Качнулись верхушки дубов, и какие-то тени заскользили по поляне… И Дубыня почувствовал, как кто-то крепко обхватил его руки: не двинуть ни левой, ни правой…
Он рванулся из невидимых объятий, споткнулся и обессиленный упал на землю. Но сразу ощутил себя сильным… Поднялся. Вой стал тогда удаляться…
Набрали ещё вербены, а по дороге в монастырь Доброслав спросил чернобородого:
– Ты теперь понял, почему я положил соты с мёдом на землю?…
– Значит, ты ублажил добрых духов земли… И они дали нам прежние силы. Злые же духи, испугавшись, отступили…
– Молодец, что догадался.
– Столько страстей на мою голову за эти несколько дней! Да ничего, авось не привыкать… - засмеялся Дубыня, вспомнив ту давнюю крымскую ночь, под покровом темноты которой пробирался на кумирню Белбога.
Рассказал, как недавно порешил легатория Медной Скотины, хотя предполагал, что получит нахлобучку от Клуда. Так оно и случилось. Но всё-таки поступок друга Доброслав расценил правильно, когда узнал, что в числе послов едет Иктинос. А вдруг Пустой Медный Бык взял бы с собой верного стража?!
Бук спокойно, как ни в чем не бывало, бежал рядом с чернобородым; повернув к псу голову, Дубыня шутливо промолвил:
– А ты, вижу, ничего…
– В отличие от нас он к злым духам давно привык… - засмеявшись, заметил Доброслав.
Делая потом снадобье из вновь принесённой травы, Клуд объявил:
– С посольством в Тефрику тебе, Дубыня, придётся сопровождать Мефодия одному… Я не смогу. У Константина открылась и чахотка. Чтобы её залечить, мне нужно ещё девять дней… Наутро я представлю тебя Мефодию. Во главе монастырской братии он выходит плотничать.
Чуть свет они проводили в обратную дорогу Светония и, войдя в ворота, увидели монахов с топорами и пилами.
– Смотри, - Клуд указал поочерёдно на каждого, - ученики Константина, а это - Мефодий, брат его, настоятель монастыря.
Мефодий показался Дубыне гигантом, хотя и сам был немалого роста. Настоятель был одет в чёрную, затянутую в талию рясу, рукава по локоть засучены, в правой держал топор. Крест и панагия с изображением апостола Павла висели на груди. Доброслав представил ему своего друга. Тот потрепал свободной рукой Дубыню по плечу, сказал слова благодарности за то, что в пути на Итиль к хазарам защищал его брата. Потом глянул в глаза чернобородого, встретил ответный прямой взгляд их, оборотившись к Клуду, молвил:
– Заместо тебя он поедет в Тефрику… Я беру его!
– снова потрепал по плечу Дубыню, сказал: - С тобой Го… - уразумев, что перед ним язычник, улыбнулся: - Мир тебе, человече!
7
Во дворце думали с посольством уложиться в срок, и, как говорил Джам чернобородому, из Константинополя оно должно выехать через три дня. За это время язычник и грек уже покинут таверну…
Но Фотий вдруг почувствовал, что в определении числа послов и тех, кто должен ехать в Тефрику, вмешались какие-то неведомые и пока непонятные ему силы. Василевс с Вардой отсутствовали, и некому было своей жёсткой волей заставить сдвинуть колесницу разногласий с места, а у патриарха на то власть оставалась ограниченной. Да спасибо эпарху Никите Орифе - его ум и энергия помогли Фотию довести задуманное дело до конца… Хотя вопреки их желанию в посольство вошёл такой человек, как протасикрит Аристоген, во время бунта черни уничтоживший по пьяному приказу василевса русских купцов.
Кстати, тогда Аристогену всё сошло с рук - он не понёс никакого наказания. За протасикрита заступился Варда, заявив о его невиновности, так как тот всего лишь выполнял императорскую волю…
Фотию доносили, что у Аристогена в покоях не раз видели монахов Студийского монастыря, и патриарх мог только догадываться, что Игнатий, его заклятый враг, сидящий в глухом заточении на острове Теребинф, не дремлет и не бездействует. Доказательств этому пока у Фотия не было, но он решил их собрать, чтобы уличить кастрата в замышлении свергнуть существующую власть и казнить согласно закону. Патриарх понимал: сделать сие будет не просто, раз имеешь дело с такой ловкой бестией, каким является Игнатий…
В посольство предложили и капитана Ктесия, который на своём судне «Стрела» доставлял Константина-философа в Херсонес и по Танаису в Саркел, сопровождая его потом пешим до самого Итиля и обратно… Леонтий, помнится, высказал по окончанию путешествия к хазарам кое-какие нелестные суждения в его адрес, но Фотий не придал им особенного значения.
«По крайней мере, Ктесий - не преступник Аристоген», - подумал патриарх и эту кандидатуру утвердил.
Медная Скотина тоже стал членом посольства. За него подал голос Никита Орифа. Эпарх знал, что этим выбором станут довольны и василевс с Вардой. В их полевую ставку послы должны заехать перед тем, как отправиться к Карбеасу, предводителю павликиан…