Нашествие
Шрифт:
– Нам туда, – сказала Мура и махнула рукой ниже по течению в сторону Зотовской протоки между Солнечным островом и пустынным левым берегом, на котором далеко от реки располагалось лишь несколько дач.
Ближе к берегу течения почти не было, на песчаных отмелях волны превращались в мелкую вельветовую рябь, и в прозрачной воде, прорезая брюшками донный песок, резвились мальки.
«Почему туда? Там даже переодеться негде!»
Сашик ещё раз махнул вёслами, нос лодки мягко въехал в песок, до берега оставалось ещё несколько метров. Он бросил
– Сидите! Я вас вытащу!
Она снова бросила берет и сумочку ему в руки, туфли – на дно лодки, подобрала край платья и, брызгая босыми ногами по воде, побежала к носу, где был привязан причальный канат.
Сашик положил берет на колени и ещё возился со шнурками, он привстал с сиденья и сразу потерял равновесие, потому что Мура упёрлась пятками в песок и сильно потянула лодку на себя.
– Ай! Что вы делаете? – закричал Сашик, упершись руками в низкие борта лодки, только в этом, полусогнутом неловком положении он смог удержаться. Берет упал с его колен на дощатое дно.
– А чтобы вы особенно не задавались, что так хорошо гребли.
Она смеялась и продолжала вытаскивать лодку по всё более мелкому дну; лодку дёргало, Сашик стоял в прежней неловкой позе, схватившись руками за борта и пытаясь удержаться, но не удержался, потому что Мура как резко взялась вытаскивать её на берег, так же резко и бросила. Лодка встала намертво, въевшись носом в песок под тонким слоем воды, и Сашик плюхнулся на сиденье. Она бросила канат прямо в воду, чего не любили все лодочники, подошла к Сашику, молча подняла с дощатого дна берет, сумку и туфли и пошла к берегу, выплёскивая босыми ногами мелкую тёплую воду.
Сашик догнал её, когда она уже прошла полосу прибрежного песка и поднималась на невысокий берег, где на самом краю росли кусты. Она обернулась и сказала:
– А вам дальше нельзя. И не подглядывайте.
Он вернулся к лодке, сел на влажный песок и даже не заметил, что под ним нет подстилки, а он одет в светлые бежевые брюки.
Всё, что произошло за прошедшие полтора часа, было похоже на падение картины со стены, которая висела-висела и вдруг упала. С самой пятницы он ходил в каких-то смутных ощущениях и совершенно не думал, что пойдёт к телефонной станции, и это будет именно сегодня, в воскресенье, и что будет ждать без всякой надежды, а Мура окажется на работе и увидит его в окно и выйдет. В голове смешались её слова и цвета её одежды: голубой с цветочками, и белые кружева, и серый с тёмно-красным, и этот берет. Он видел её, как в переливающемся воздухе, а сейчас она и вовсе исчезла, хотя была совсем рядом.
За всем этим он совершенно забыл о том, что его волновало ещё позавчера: метка и Кэндзи с Сониной сестрой на набережной, ситуация с мартыновской брошюрой и неожиданной её находкой Тельновым и Лапищев, который от него чего-то ждёт.
Мура появилась из-за спины, бросила на песок скомканную подстилку и сказала:
– А вы и правда не подсматривали!
Сашик поднял на неё глаза.
– Возьмите подстилку, развесьте её, как я, на кустах и переоденьтесь. Я тоже подсматривать не буду.
Он поднялся, и Мура тут же хрюкнула в кулачок, глядя на него сзади. Сашик оглянулся на неё, потом на себя и увидел, что его светлые брюки промокли на песке, и, наверное, сейчас он выглядит как какой-нибудь павиан на негативной карточке, весь светлый, а зад тёмный; он взял подстилку и поплёлся наверх, к кустам.
Кусты заканчивались на уровне его груди, он развесил на них подстилку и сразу пожалел о том, что хотя бы один раз не оглянулся, когда она переодевалась, а вместо этого сидел на мокром песке и о чём-то думал, непонятно о чём.
Сейчас Мура была перед ним всего лишь в нескольких шагах, она сидела по-детски на корточках и веткой чертила что-то на песке. На ней был антрацитово-чёрный купальный костюм с белым пояском и открытой спиной, солнце уже заходило, и спина казалась золотистой.
– А вы купайтесь, я сейчас приду, – крикнул из-за кустов Сашик.
Мура встала и забросила ветку в воду.
– А вы переодевайтесь, я никуда не тороплюсь!
Подстилка была тонкой, и Мура сложила её вчетверо. Свободного места на ней оказалось мало, и они сидели очень близко, почти вплотную, иногда касаясь друг друга то локтем, то плечом.
На левом берегу жара уже сошла, стало прохладно, а когда пролетал ветерок, даже зябко, тогда Мура дотрагивалась до Сашиного плеча, и им обоим становилось тепло. Он попытался накинуть на неё свою рубашку, но она отказалась.
Они молчали и глядели на воду в мягком свете заходящего справа над городом солнца; из-за деревьев и разной высоты домов город представлялся как неровный забор; он был притихшим и придавленным дневной жарой, а река отражала его в тихой, будто остановившейся глянцевой воде.
– Я пойду искупаюсь…
«Уже прохладно!» – мелькнуло в голове у Сашика.
– …а вы стерегите лодку и вещи. Вы же знаете, кругом хунхузы! – Она обернулась и помахала ему рукой.
Мура медленно шла по мелководью, иногда она наклонялась, зачерпывала воду рукой и плескала её на плечи, один раз обеими руками плеснула на грудь. Солнце собиралось заходить, и её фигура становилась контрастной на фоне светлой воды; когда вода достигла бедер, она присела, потом обернулась и крикнула:
– Как парное молоко! – и поплыла, над водой виднелись только её плечи и роскошная причёска.
Сашик сидел, и ему казалось, что он мог так сидеть вечно. Мура отплыла уже далеко, но течение между берегом и отмелями было совсем слабое, и её не относило.
Вдруг Сашик услышал сзади лёгкое шуршание, он хотел оглянуться, но не успел, потому что чья-то ладонь из-за спины плотно зажала ему рот, на него навалились, захватили руки и ноги и поволокли наверх, к кустам. Он попытался брыкнуться, но другая рука тоже из-за спины перехватила его локтем через горло, и стало нечем дышать.