Наши за границей. В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь
Шрифт:
– Добра рыба, господине, добро овечье мясо… – расхваливал он.
– Нет, спасибо. Ничем не заманишь, – отвечала Глафира Семеновна.
Здесь Николай Иванович ходил с чайником заваривать себе чай, выпил пива, принес в вагон какой-то мелкой копченой рыбы и коробку шоколаду, которую и предложил жене.
– Да ты в уме? – крикнула на него Глафира Семеновна. – Стану я есть венгерский шоколад! Наверное, он с паприкой.
– Венский, венский, душечка… Видишь, на коробке ярлык: «Wien».
Глафира Семеновна
– Как ты в Турции-то будешь есть что-нибудь? – покачал головой муж.
– Совсем ничего подозрительного есть не буду.
– Да ведь все может быть подозрительно.
– Ну уж это мое дело.
Со станции Сцабатка стали попадаться славянские названия станций: Тополия, Вербац.
На станции Вербац Николай Иванович сказал жене:
– Глаша! Теперь ты можешь ехать без опаски. Мы приехали в славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерские цыгане… Давеча была станция Тополия, а теперь Вербац… Тополия от тополь, Вербац от вербы происходит. Стало быть, уж и еда и питье славянские.
– Нет-нет, не надуешь. Вон черномазые рожи стоят.
– Рожи тут ни при чем. Ведь и у нас, русских, могут такие рожи попасться, что с ребенком родимчик сделается. Позволь, позволь… Да вот даже поп стоит и в такой же точно рясе, как у нас, – указал Николай Иванович.
– Где поп? – быстро спросила Глафира Семеновна, смотря в окно.
– Да вот… В черной рясе с широкими рукавами и в черной камилавке…
– И в самом деле поп. Только он больше на французского адвоката смахивает.
– У французского адвоката должен быть белый язычок под бородой, на груди, да и камилавка не такая.
– Да и тут не такая, как у наших священников. Наверху края дна закруглены, и наконец – черная, а не фиолетовая. Нет, это должен быть венгерский адвокат.
– Священник, священник… Неужели ты не видала их на картинках в таких камилавках? Да вон у него и наперсный крест на груди. Смотри, смотри, провожает кого-то и целуется, как наши попы целуются – со щеки на щеку.
– Ну, если наперсный крест на груди, так твоя правда: поп.
– Поп, славянские названия станций, так чего ж тебе еще? Стало быть, мы из венгерской земли выехали. Да вон и белокурая девочка в ноздре ковыряет. Совсем славянка. Славянский тип.
– А не говорил ли ты давеча, что белокурая девочка может уродиться не в мать, не в отца, а в проезжего молодца? – напомнила мужу Глафира Семеновна.
Поезд в это время отходил от станции. Глафира Семеновна достала с веревочной полки корзинку с провизией, открыла ее и стала делать себе бутерброд с ветчиной.
– Своей-то еды поешь, в настоящем месте купленной, так куда лучше, – сказала она и принялась кушать.
Действительно, поезд уж мчался по полям так называемой Старой Сербии. Через полчаса кондуктор заглянул в купе и объявил, что сейчас будет станция Нейзац.
– Нови-Сад… – прибавил он тут же и славянское название.
– Глаша! Слышишь, это уж совсем славянское название! – обратился Николай Иванович к жене. – Славянска земля? – спросил он кондуктора.
– Словенска, словенска, – кивнул тот, наклонился к Николаю Ивановичу и стал объяснять ему по-немецки, что когда-то это все принадлежало Сербии, а теперь принадлежит Венгрии. Николай Иванович слушал и ничего не понимал.
– Черт знает, что он бормочет! – пожал плечами Николай Иванович и воскликнул: – Брат-славянин! Да чего ты по-немецки-то бормочешь! Говори по-русски! Тьфу ты! Говори по-своему, по-славянски! Так нам свободнее разговаривать.
Кондуктор понял и заговорил по-сербски. Николай Иванович слушал его речь и все равно ничего не понимал.
– Не понимаю, брат-славянин… – развел он руками. – Слова как будто бы и наши, русские, а ничего не понимаю. Ну, уходи! Уходи! – махнул он рукой. – Спасибо. Мерси…
– С Богом, господине! – поклонился кондуктор и закрыл дверь купе.
Вот и станция Новый Сад. На станционном здании написано название станции на трех языках: по-венгерски – Уй-Видек, по-немецки – Нейзац и по-сербски – Нови-Сад. Глафира Семеновна тотчас же заметила венгерскую надпись и сказала мужу:
– Что ты меня надуваешь! Ведь все еще по венгерской земле мы едем. Вон название-то станции как: Уй-Видек… Ведь это же по-венгерски.
– Позволь… А кондуктор-то как же? Ведь и он тебе сказал, что это уж славянская земля, – возразил Николай Иванович.
– Врет твой кондуктор.
– Какой же ему расчет врать? И наконец, ты сама видишь надпись: «Нови-Сад».
– Ты посмотри на лица, что на станции стоят. Один другого черномазее. Батюшки! Да тут один какой-то венгерец даже в белой юбке.
– Где в юбке? Это не в юбке… Впрочем, один-то какой-нибудь, может быть, и затесался. А что до черномазия, то ведь и сербы черномазые.
По коридору вагона ходил мальчик с двумя кофейниками и чашками на подносе и предлагал кофе желающим.
– Хочешь кофейку? – предложил Николай Иванович супруге.
– Ни боже мой, – покачала та головой. – Я сказала тебе, что, пока мы на венгерской земле, крошки в рот ни с одной станции не возьму.
– Да ведь пила же ты кофе в Будапеште. Такой же венгерский город.
– В Будапеште! В Будапеште великолепный венский ресторан, лакеи во фраках, с капулем. И разве в Будапеште были вот такие черномазые в юбках или в овчинных нагольных салопах?..
Поезд помчался. Справа начались то там, то сям возвышенности. Местность становилась гористая. Вот и опять станция.