Наши за границей. В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь
Шрифт:
– А где ж у меня книжка с сербскими словами? У меня нет такой книжки. Да, наконец, братья-славяне нас и так поймут. Ты видела давеча кондуктора из славян – в лучшем виде понял. Ведь у них все слова наши, а только на какой-то особый манер. Да вот тебе… – указал он на регулятор отопления в вагоне. – Видишь надписи: «тепло… студено…» А вон вверху около газового рожка, чтобы свет убавлять и прибавлять: «свет… тма…» Неужели это непонятно? Братья-славяне поймут.
Поезд замедлил ход и остановился на станции.
– Посмотри-ка, какая это станция.
Николай Иванович стал читать и запнулся:
– Сцабацс… По-венгерски это, что ли… Решительно ничего не разберешь, – отвечал он.
– Да ведь все-таки латинскими буквами-то написано.
– Латинскими, но выговорить невозможно… Сзазба…
Глафира Семеновна поднялась и сама начала читать. Надпись гласила: «Szabadszallas» [4] .
– Сзабадсзалась, что ли! – прочла она и прибавила: – Ну, язык!
4
Сабадсаллаш.
– Я тебе говорю, что хуже турецкого. Цыгане… И наверное, как наши цыгане, конокрадством, ворожбой и лошадиным барышничеством занимаются, а также и насчет того, где что плохо лежит. Ты посмотри, в каких овчинных накидках стоят! А рожи-то, рожи какие! Совсем бандиты, – указал Николай Иванович на венгерских крестьян в их живописных костюмах. – Вон и бабы тут… Подол у платья чуть не до колен и сапоги мужские с высокими голенищами из несмазанной желтой кожи…
Глафира Семеновна смотрела в окно и говорила.
– Действительно страшные… Знаешь, с одной стороны, хорошо, что мы одни в купе сидим, а с другой…
– Ты уж боишься? Ну вот… Не бойся… У меня кинжал в дорожной сумке.
– Какой у тебя кинжал! Игрушечный.
– То есть как это игрушечный? Стальной. Ты не смотри, что он мал, а если им направо и налево…
– Поди ты! Сам первый и струсишь. Да про день я ничего не говорю… Теперь день, а ведь нам придется ночь в вагоне ночевать…
– И ночью не беспокойся. Ты спи спокойно, а я буду не спать, сидеть и караулить.
– Это ты-то? Да ты первый заснешь. Сидя заснешь.
– Не засну, я тебе говорю. Вечером заварю я себе на станции крепкого чаю… Напьюсь – и чай в лучшем виде сон отгонит. Наконец, мы в вагоне не одни. В следующем купе какие-то немцы сидят. Их трое… Неужели в случае чего?..
– Да немцы ли? Может быть, такие же глазастые венгерцы?
– Немцы, немцы. Ты ведь слышала, что давеча по-немецки разговаривали.
– Нет, уж лучше днем выспаться, а ночью сидеть и не спать, – сказала Глафира Семеновна и стала укладываться на диван.
А поезд давно уже вышел со станции с трудно выговариваемым названием и мчался по венгерским полям. Поля направо, поля налево, изредка деревушка с церковью при одиночном зеленом куполе, изредка фруктовый сад с стволами яблонь, обмазанных известкой с глиной и белеющимися на солнце.
Опять остановка. Николай Иванович заглянул
– Ну, Глаша, такое название станции, что труднее давешнего. «Фюлиопс…» – начал он читать и запнулся. – Фюлиопсдзалалс.
– Вот видишь, куда ты меня завез, – сказала супруга. – Недаром же мне не хотелось ехать в Турцию.
– Нельзя, милая, нельзя… Нужно всю Европу объехать, и тогда будешь цивилизированный человек. Зато потом, когда вернемся домой, есть чем похвастать. И эти названия станций – все это нам на руку. Будем рассказывать, что по таким, мол, местностям проезжали, что и название не выговоришь. Стоит написано название станции, а настоящим манером выговорить его невозможно. Надо будет только записать.
И Николай Иванович, достав свою записную книжку, скопировал в нее находящуюся на стене станции надпись: «Fulopszallas» [5] .
На платформе у окна вагона стоял глазастый и черный, как жук, мальчик и протягивал к стеклу бумажные тарелочки с сосисками, густо посыпанными изрубленной белой паприкой.
– Глафира Семеновна! Не съесть ли нам горячих сосисок? – предложил жене Николай Иванович. – Вот горячие сосиски продают.
– Нет-нет. Ты ешь, а я ни за что… – отвечала супруга. – Я теперь вплоть до Белграда ни на какую и станцию не выйду, чтобы пить или есть. Ничего я не могу из цыганских рук есть. Почем ты знаешь, что` в этих сосисках изрублено?
5
Фюлопсаллас.
– Да чему же быть-то?
– Нет-нет.
– Но чем же ты будешь питаться?
– А у нас есть сыр из Вены, ветчина, булки, апельсины.
– А я съем сосисок…
– Ешь, ешь. Ты озорник известный.
Николай Иванович постучал мальчику в окно, опустил стекло и взял у него сосисок и булку, но только что дал ему две кроны и протянул руку за сдачей, как поезд тронулся. Мальчишка перестал отсчитывать сдачу, улыбнулся, ткнул себя рукой в грудь и крикнул:
– Тринкгельд, тринкгельд [6] , мусью…
6
Чаевые, чаевые.
Николаю Ивановичу осталось только показать ему кулак.
– Каков цыганенок! Сдачи не отдал! – проговорил он, обращаясь к жене, и принялся есть сосиски.
III
Поезд мчится по-прежнему, останавливаясь на станциях с трудно выговариваемыми не для венгерца названиями: Ксенгед, Кис-Керес, Кис-Жалас. На станции Сцабатка поезд стоял минут пятнадцать. Перед приходом на нее, кондуктор-славянин вошел в купе и предложил, не желают ли путешественники выйти в имеющийся на станции буфет.