Наши за границей
Шрифт:
A поезд так и мчался. Супруги наелись булок с сыром и икрой. Жажда так и томила их после солёного, a напиться было нечего. Во время минутных остановок на станциях они не выходили из вагонов, чтобы сбегать в буфет, опасаясь, что поезд уйдёт без них.
– Чёрт бы побрал эту немецкую езду с минутными остановками! Помилуйте, даже в буфет сбегать нельзя! – горячился Николай Иванович. – Поезд останавливается, пятьдесят человек выпускают, пятьдесят пассажиров принимают – и опять пошёл. Ни предупредительных звонков – ничего. Один звонок – и катай-валяй. Говорят, это для цивилизации…
– Да, должно быть, здесь такие порядки, что немцы с собой берут питье, – говорила Глафира Семёновна. – Они народ экономный.
– Да ведь не видать, чтобы пили в вагонах-то. Только сигарки курят да газеты читают. Вот уж сколько проехали, a хоть бы где-нибудь показалась бутылка. Бутерброды ели, a чтобы пить – никто не пил. Нет, у нас на этот счёт куда лучше. У нас приедешь на станцию-то, так стоишь, стоишь, и конца остановки нет. Тут ты и попить и поесть всласть можешь, даже напиться допьяна можешь. Первый звонок – ты и не торопишься, a идёшь либо пряники вяземские себе покупать, a то так к торжковским туфлям приторговываешься; потом второй звонок, третий, a поезд всё стоит. Когда-то ещё кондуктор вздумает свистнуть в свистульку машинисту, чтобы тот давал передний ход. Нет, у нас куда лучше.
Новая остановка. Станция такая-то – кричит кондуктор и прибавляет: «Zvei Minuten».
– Опять цвай минутен, чёрт их возьми! Когда же душу-то отпустят на покаяние и дадут такую остановку, чтобы попить можно! – восклицал Николай Иванович.
– Да дай кондуктору денег и попроси, чтобы он нам в вагон пива принёс, – посоветовала ему жена. – За тару-то заплатим.
– Попроси… Легко сказать – попроси… A как тут попросишь, коли без языка? На тебя понадеялся, как на учёную, a ты ни в зуб толкнуть по-немецки…
– Комнатные слова я знаю, a тут хмельные слова. Это по твоей части. Сам же ты хвастался, что хмельные слова выучил, – ну вот и попроси у кондуктора, чтоб принёс пива.
– A и то попросить.
Николай Иванович вынул из кармана серебряную монету и, показывая её пробегавшему кондуктору, крикнул:
– Эй, хер!.. Хер кондуктор! Коммензи… Вот вам немецкая полтина… Дёйч полтина… Бир тринкен можно? Брингензи бир… Боюсь выйти из вагона, чтобы он не уехал… Два бир… Цвай бир… Для меня и для мадам… Цвай бир, a остальное – немензи на чай…
Всё это сопровождалось жестами. Кондуктор понял – и явилось пиво – кёльнер принёс его из буфета. Муж и жена жадно выпили по кружке.
Поезд опять помчался.
Кёнингсберг
Выпитая кружка пива раздразнила ещё больше жажду Николая Ивановича и Глафиры Семёновны.
– Господи! Хоть бы чайку где-нибудь напиться в охотку, – говорила Глафира Семёновна мужу. – Неужто поезд так всё и будет мчаться до Берлина без остановки? Где же мы пообедаем? Где же мы поужинаем? Хоть бифштекс какой-нибудь съесть и супцу похлебать. Ведь нельзя же всю дорогу сыром и икрой питаться. Да и хлеба у меня мало. Всего только три маленькие булочки остались. Что это за житьё, не пивши, не евши, помилуйте!
–
– Я просилась на Эйфелеву башню, я просилась к французам на выставку.
– Да ведь и там не слаще. Погоди, на Эйфелевой-то башне, может быть, взвоешь.
– Николай Иваныч, да попроси же ты у кондуктора ещё пива.
– Погоди, дай до станции-то доехать.
Но на станциях, как на грех, останавливались на одну минуту.
– Бир… Бир… Цвай бир! Кондуктор… Хер кондуктор!.. Вот дёйч полтина. Валяй на всю… Можете и сами тринкен… Тринкензи!.. – кричал Николай Иванович, протягивая кондуктору марку, но кондуктор пожимал плечами, разводил руками и говорил:
– Nur eine Minute, mein Herr…
Обер-кондуктор свистел, локомотив отвечал на свисток и мчался.
– Помчалась цивилизация! – воскликнул Николай Иванович. – Ах, чтоб вам пусто было! Нет, наши порядки куда лучше.
– Нельзя? – спрашивала жена.
– Видишь, нельзя. Сую кондуктору полтину на чай – даже денег не берёт.
Поезд мчался с неимоверной быстротой. Мимо окон вагонов беспрерывно мелькали домики, поля, засеянные озимью, выровненные, скошенные луга, фабричные трубы или сады и огороды. Везде возделанная земля и строения.
– Да где же у них пустырь-то? Где же болота? – дивился Николай Иванович.
Поезд сгонял стаи птиц с полей. Птицы взвивались и летели… хвостами назад. Глафира Семёновна первая это заметила и указала мужу.
– И птицы-то здесь какие-то особенные. Смотри-ка, задом летят. Не вперёд летят, a назад.
Николай Иванович взглянул и сам удивился, но тотчас же сообразил.
– Да нет же, нет. Это их поезд обгоняет, оттого так и кажется.
– Полно тебе морочить-то меня. Будто я не понимаю. Ну смотри, видишь, хвостами назад… Задом летят, задом… Это уж такие немецкие птицы. Я помню, что нас в пансионе про таких птиц даже учили, – стояла на своём жена.
В вагон пришёл кондуктор ревизовать билеты.
– Бир тринкен… Где можно бир тринкен и поесть что-нибудь? – приставал к нему Николай Иванович.
– Эссен, эссен… – пояснила Глафира Семёновна и покраснела, что заговорила по-немецки. – Бир тринкен, тэ тринкен, кафе тринкен, и эссен? – продолжала она.
Кондуктор понял, что у него спрашивают, и отвечал:
– Kёnigsberg… Kёnigsberg verden Sie zvёlf Minuten stehen…
– Поняли, поняли. Зер гут. В Кёнигсберге двенадцать минут. Ну вот это я понимаю! Это как следует. Это по-человечески! – обрадовался Николай Иванович.
– A когда? В котором часу? Ви филь ур? – спросила Глафира Семёновна и ещё больше покраснела.
– Uni sieben, – дал ответ кондуктор.
– Мерси… Данке… Ну, славу Богу… В семь часов. Это, стало быть, через два часа. Два часа как-нибудь промаемся.
Муж взглянул на жену и одобрительно сказал:
– Ну, вот видишь… Говоришь же по-немецки, умеешь, a разговаривать не хочешь.
– Да комнатные и обыкновенные слова я очень чудесно умею, только мне стыдно.
– Стыд не дым, глаза не ест. Сади, да и делу конец.