Наши звезды: звезда Полынь (журнальный вариант)
Шрифт:
– Я с удовольствием слежу за тобой и твоими успехами, брат послушник. Ты - леп.
– Служу России, старший брат.
– Два малых посвящения ты прошел, нонича предстоит тебе третье. Последнее и главное, только для тех, кому суждена большая и широкая дорога.
Сердце подпрыгнуло, будто его огрели хлыстом; во рту стало сухо.
Розмысл сунулся в ящик своего стола и вынул пистолет. Протянул его Вовке. Вовка благоговейно взял. Настоящий.
Тяжелый. Жесткий. С гравировкой: надпись “Слава России” и руническая свастика, наша, русская.
Пальцы
Кажется, наконец - дело.
На тренировках он уже работал с ПМ и научился неплохо с ним управляться, даже вполне ловко. Лепо, так сказать.
– Здесь только два патрона, - сказал младший воевода.
– Хватило бы и одного, не на бой кровавый я посылаю тебя, но… На всякий случай. Ибо говорят в народе: на грех и курица пернет. А народ зря не скажет, всякое случается… Дело тебе предстоит ответственное. Есть человек, жидовский прихвостень вдвойне. Был мусульманин, крестился в православие. Проповедует. Надо поведать ему, что не ждет его на сем пути удача. И немного попугать, коли начнет артачиться. Выстрелить ему под ноги, например… Или в ноги. Но крови я не требую, не нужна кровь пока. Главное, чтобы понял он: мы бдим и воли ему не дадим.
– А он кто?
– не выдержал Вовка.
Младший воевода погрозил ему пальцем.
– Все-то знать тебе надо, - с мягкой укоризной проговорил он.
– А зачем? Что за разница тебе? Чурка он. Понял?
– Понял, - нехотя ответил Вовка.
– Вот этот брат пойдет с тобою и укажет врага, - сказал Розмысл.
Рядом с Розмыслом стоял, чуть улыбаясь, мужик лет двадцати пяти. Вовка знал его в лицо: тот был при старшем воеводе то ли порученцем, то ли советником, а то ли и тем, и другим сразу. Появлялся редко. Звали - Ярополк. До сей поры Вовка с ним не контачил, а каков он в деле - не знал. Но воеводе виднее.
Кому-то ж надо в жизни верить.
Уж не отчиму же.
Лебединая песнь соловья
– Вы, пожалуйста, - сказал человек на сцене. Он был невысок, худ, жилист и совершенно сед, с обветренным, коричневым лицом и держался, одиноко сидя за столом с микрофонами, очень прямо. Так классные наездники держатся в седле, небрежно и уверенно придерживая поводья одной рукой.
Вскочил молодой, до высокомерия уверенный в себе мужичок. Прежде, подумал Корховой, в таких безошибочно узнавали комсомольских руководителей среднего звена; теперь столь же безошибочно узнают среднего пошиба менеджеров.
Впрочем, Корховой был в очень дурном расположении духа и оттого язвителен не в меру. Жизнь повернулась к нему жирным задним фасадом.
– А не кажется ли вам, не уважаемый мной господин Шигабутдинов, что жевать сопли с сахаром, как вы в своих книжках, - удел тех, кто заблудился между СССР и современностью? Наше время - время успеха, и тем, кто живет в своем времени, все это не нужно и совершенно не интересно.
– Готов с вами согласиться, молодой человек, - не задумываясь, ответил седой на сцене; глаза его стали колючими и беспощадными.
– Еще Екклесиаст советовал в дни радости веселиться и только в дни печали - размышлять. Боюсь, однако, в одном мы с вами не сойдемся - в определении того, что есть успех.
Молодой хозяйчик был полон победоносного задора и не собирался отступать.
– И опять же ваше поколение нагородило тут сложностей на пустом месте. На самом деле все очень просто. Успех измеряется чисто количественными характеристиками. Больше денег, больше автомобилей, больше комфорта, больше электроэнергии, больше площади жилья… Чем больше всего - тем больше успех.
– То есть больше сгоревшей нефти, вырубленных лесов, сожженного кислорода, отравленной воды… Ведь так? Значит, получается, чем успешнее человек в вашем понимании - тем успешнее он превращает землю в пустыню и лишает ее будущего.
– Это все демагогия завистливых неудачников.
– Был еще один очень завистливый неудачник. Он учил: что проку тому, кто приобретет весь мир, а душе своей повредит?
– Это вы про Христа, что ли?
– запальчиво и, как показалось Корховому, с подчеркнутым презрением уточнил хозяйчик жизни.
– Забодали уже религией… Да если бы у него руки не из задницы росли, он бы стал нормальным плотником, как отец. И не пришлось бы зарабатывать на хлеб, изрекая благоглупости.
Провокатор, подумал Корховой. Эпатирует нарочно. Но, как видно, от души.
– И мы молились бы на рубанок, - спокойно ответил седой на сцене.
– Уж лучше на рубанок, чем на орудие казни. Рубанок, по крайней мере, символ труда.
– Труд, конечно, почетное дело, - согласился седой на сцене, - но иногда, молодой человек, встает вопрос о целях труда. Что ты делаешь своим рубанком - дом, гроб, приклад для винтовки? И вот когда заходит разговор о целях, тут без жевания сахарных соплей, как вы выразились, никак не обойтись.
– Это вам не обойтись. А все опять-таки очень просто: цель труда - увеличение личного благосостояния. Когда все будут работать и добиваться успеха - тогда-то всем и станет хорошо.
Зал, заскучав от этой схватки, начал урчать, как голодный желудок: сперва украдкой, затем в своем праве. Седой не обращал на ропот внимания, хозяйчик - тем более. Он теперь просто не мог уступить, слишком далеко все зашло.
– Изготовители взрывчатых веществ действительно могут сильно поднять свое благосостояние, продавая продукцию труда террористам, - но как бы их самих не зацепило взрывами.
– Просто надо тщательней выбирать покупателей.
– По каким критериям?
– Ну… э…
– У вас получается - исключительно по критерию цены. Но убийцы и грабители в этом смысле всегда будут самыми выгодными покупателями, потому что деньги даются им легче и они в состоянии предлагать лучшую цену. Тогда, если все пойдет по-вашему, скоро получится, что все люди труда станут трудиться исключительно на преступников.
– Это софистика!
– крикнул хозяйчик.
– Ну, разумеется. Все то софистика, чего не понимает Митрофанушка… Садитесь, наша пикировка уже надоела почтенной публике.