Наследие белых богов

Сидоров Георгий Алексеевич

«Будь, что будет, – думал я. – Огонь, новый потоп, что угодно. Больше ни на что я не среагирую. Хватит паники и ужасов, пора бы мне научиться управлять своими чувствами».

Проснулся я, когда совсем рассвело. Высунув руку из-под оленьего одеяла, я понял, что погода пока не изменилась.

«Дедушка или кто-то другой, но погодой явно управляют, – подумал, вставая. – Обычно в это время стоят морозы под сорок и ниже, а сейчас просто благодать. От силы минус десять-пятнадцать, не более. Надо поторопиться, пока не ударит корочун [22] », – вспомнил я предупреждение дедушки. И, загрузив нарту, двинулся в обратный путь.

22

Корочун – самый сильный мороз, обычно бывает в самый короткий день

в году, когда Кощный Бог «окорачивает» уходящий год. Празднуется накануне зимнего Солнцеворота (22 декабря) или Коляды (праздник, который, как принято считать, позднее был приурочен к Рождеству и Святкам). Считалось, что в этот день берет свою власть грозный Корочун (Карачун, второе имя Чернобога) – божество смерти, подземный бог, повелевающий морозами, злой дух.

ГЛАВА 5

ЗИМНЯЯ ОДЕЖДА И ЛЫЖИ

Придя домой, я первым делом насобирал старые ржавые гвозди и добавил к ним деревянные, сделанные из сухой лиственницы. Потом, разморозив все три оленьи шкуры, натянул их на стены своего жилища. Осталось дело за малым – найти скребок. Когда шкуры высохнут, их надо будет как следует выделать. Но без скребка хорошая выделка невозможна.

«Чем же можно его заменить? – ломал я себе голову. – Нужен кусок стали. Наточить его можно и камнем».

И тут я вспомнил о своей ложке из нержавейки.

– Эврика! – чуть не закричал я. – Достаточно заточить её кромку – и получится классный скребок.

Сказано – сделано! Пользуясь куском базальта как напильником, я заточил кромку стальной ложки и сделал к ней деревянную ручку.

«Скребок получился – хоть на выставку! – радовался я. – Осталось дождаться консервации шкур. Через пару дней они просохнут и можно будет начать выделку».

Но первыми высохли не сами шкуры, а ножные камусы. Очевидно, потому, что висели они ближе к печи и шкура их была потоньше. Вечером я снял со стены один кыс [23] и попробовал на нём свой скребок. Инструмент оказался отменным. Через пару часов камус был и выскоблен, и неплохо отмят. После этого я взялся за второй кыс, потом за третий и четвёртый. Но как бы я ни старался, больше четырёх камусов в сутки я выделать не мог. Стали отказывать руки, слишком непривычной оказалась для них нагрузка. Но и четырёх камусов в день для меня было достаточно. Своему успеху я радовался, как ребёнок. Через три дня все двенадцать камусов были готовы, дело осталось за самими шкурами.

23

Кыс – другое название камуса.

Между тем, сразу после моей эпопеи с мясом, грянул лютый мороз. Температура опустилась сначала до минус сорока, а затем и ниже, но я не сильно переживал. Дров у меня хватало, в избушке было тепло. Неприятно было то, что по ночам приходилось иногда жечь лучину, но ничего другого придумать я всё равно не мог. Поэтому такое дело меня не особо расстраивало. Днём я заготавливал сухие щепки, а по ночам их жёг. Плохо было то, что я не захватил с собой ни одной путной книги. Иногда жажда почитать что-то хорошее просто мучила. Мне несколько раз хотелось забыть все обиды и пойти к дедушке с просьбой взять одну-две книги. Я с тоской поглядывал на лежащие в углу моего жилища томики Мегре, но по третьему разу читать бред про Анастасию мне не хотелось. Поэтому, когда просохли оленьи шкуры, я с остервенением взялся за их выделку. Сняв скребком мездру, я руками отмял их так, что на вид они стали как шёлковые. Но ни из выделанных камусов, ни из оленьих шкур ничего шить я не торопился, их ещё нужно было хорошо продубить. Чтобы они, впитав в себя влагу, не встали колом. Для этого я настругал в кастрюлю лиственничную кору и стал на медленном огне; её выпаривать. Когда раствор почти приобрёл цвет дёгтя, я пропитал им все камусы и шкуры, а когда они высохли, отмял.

«Всё, теперь можно и шить, – посмотрел я на свою работу. – Оленьих жил у меня хоть отбавляй. Так что за дело».

Раньше я несколько раз шил себе оленью и лосиную обувь, поэтому проблем с бакарями у меня не возникло, я справился с ними за неделю. Единственное, в чём я отошел от традиции, так это вместо оленьих щёток с копыт поставил на подошву шкуру, снятую со лбов. Такая подошва хуже традиционной, но у меня не было выбора,

поэтому я был доволен всем тем, что получилось. Нитки из жил я умел делать чуть ли не с детства. Распустить жилу, затем ладонями свить – трудности не представило. Я делал это с превеликим удовольствием. Когда с бакарями работа была закончена, я взялся за оленьи носки. Их я сшил махом, за полдня. Теперь впереди была кырняжка [24] . Шуб я никогда не кроил. И сразу никак не мог сообразить, с чего начать. Кончилось тем, что на оленьей шкуре я провёл центральную линию и решил, что это будет спина, потом рассчитал от неё расстояние до рукавов и в тех местах прорезал две дыры. Получилось нечто похожее на олений жилет, осталось пришить к нему рукава и сделать вместо пуговиц, как у эвенков, завязки. Понятно, что с рукавами мне пришлось повозиться. Сшить их было не сложно, но пришивал я их несколько раз. Рукава никак не подходили: то лезли вперёд, то загибались назад, то топорщились. Наконец до меня дошло, что всё дело в угле среза, и, когда я методом тыка его определил, рукава моей шубы встали на место.

24

Кырняжка – эвенкийская доха.

Затем я сшил себе эвенкийский нагрудник и капор – наконец-то моя мечта сбылась: теперь можно было не бояться никаких морозов. Дело стало за лыжами и спальником.

Всё время, пока я занимался шитьём, старика я не видел. На улице мне приходилось бывать редко, больше сидел дома, на озеро тоже не ходил.

Дедушка же, похоже, с озером не расставался. Он регулярно проверял сети, и было ему не до меня. Когда немного потеплело и снег перестал под ногами скрипеть, я собрался на охоту. Мяса в моём доме было до весны, но, чтобы сделать хорошие горные лыжи, требовались широкие лосиные камусы. К тому же для дальнего зимнего перехода мне необходим был тёплый зимний спальник, его можно было сшить из двух лосиных шкур. И вот рано утром, облачившись в зимнее обмундирование, я вышел из своего жилища и направился прямо на восток, в сторону Вилюя. Там, вдоль ручьёв, впадающих в реку, должны быть зимние лосиные стойла. Если их не будет, не беда, ходового лося тоже можно скрасть. Главное, чтобы позволяла погода. Но не прошёл я и километра, как меня догнали лайки Чердынцева.

– Вот те раз! – удивился я. – С чего бы это? На обеих собаках не было ошейников. Выходит, что они не отвязались, а старик их отпустил намеренно.

– Ты слышишь меня, придурок? – где-то внутри меня раздался голос дедушки. – Стреляй аккуратно, не задень собак.

– А ты их зачем отпустил? – задал я невольный вопрос.

– Вот бестолочь так бестолочь! Не понимает он, видите ли! У нас здесь сохатые в зиму не стоят, слишком мало кормов. Они всё время в движении. Собак я тебе дал, чтобы ты неделю за лосями не бегал. Добывай рогачей, лучше старых, и торопись. Впереди морозы под шестьдесят.

– Вот, оказывается, что? – растерялся я. – Ты дал мне своих зверовых лаек на охоту?

– У тебя что – думалка заела? Не можешь понять? Да мне плевать на тебя. Просто собак жалко, давно без работы. Ступай и поскорее возвращайся, если ударит под шестьдесят, мало не покажется!

Голос старика затих. Я огляделся по сторонам и увидел, как обе лайки, взяв моё направление, исчезли в густом лиственничнике. Я шёл за ними, не торопясь, потеть на морозе – самое последнее дело. По дороге я пересёк свежий соболиный след и про себя отметил, что собаки на него не среагировали.

«Надо же, они как будто знают, что соболь мне не нужен, – восхитился я лайками. – Если они хорошо работают, охота не должна быть долгой».

Я шёл по неглубокому снегу, изучая встречные следы и по-копы. Вот прошёл табун оленей; здесь соболь поймал рябчика, видны перья и кровь; там росомаха гнала зайца, косой уходил от неё громадными прыжками. Похоже, он обречён, так от росомахи не бегают. Значит заяц молодой, неопытный. Но вот впереди я увидел старый лосиный след.

«Если есть старые следы, значит будут и свежие», – мелькнуло в голове.

Тут я услышал справа от себя далёкий собачий лай.

«Теперь всё дело за мной, – побежал я в направлении лая. – Только бы не подшуметь, иначе никого не добуду. Услышав человека, лоси сразу уйдут. И никакие собаки их не остановят».

Постепенно я перешёл на шаг и стал двигаться как можно тише, лай собак приближался. Обходя деревья, чтобы не задеть ветви, я часто останавливался. Вскоре стало ясно, что идёт борьба: лоси пытаются от собак уйти, но каждый раз лайки их заворачивают, а что сохатых несколько, я догадался по лаю – до меня дошло, что лайки водят лосей по кругу.