Наследие белых богов
Шрифт:
Сколько я ни ломал себе голову, ничего путного в неё не приходило. И вдруг я вспомнил о своих далёких друзьях-юкагирах [16] .
– Мне нужна ураса [17] ! – чуть не закричал я, радуясь, что вспомнил о почти забытой культуре палеоазиатов.
Конечно же, ураса – старинное юкагирское жилище! Сооружалась ураса просто: по сути, это тот же чум, только покрывался он не берестой и не оленьими шкурами, а корой лиственницы. Внутри разжигался костёр, а когда он прогорал и оставались одни угли, такая «баня» вполне годилась для мытья.
16
Юкагиры –
17
Ураса – конусообразный шалаш из жердей, обтянутый берестой.
Наутро, несмотря на крепкий мороз, я отправился в лес за жердями. Живых лиственниц я не трогал, старался обойтись сушняком. Поэтому на постройку остова урасы у меня ушёл целый день. Когда я ставил последние шесты, ко мне нежданно-негаданно подошёл «невменяемый».
– Что, отхожее место себе строишь? – поинтересовался он. – Не хочется задницу морозить? Понимаю... Только до меня не доходит, зачем такая площадь? Собрался гадить в одном углу, потом в другом, в третьем – и так по кругу? Если тебе в голову пришла такая идея, то запомни: после первой попытки я тебе такой запор организую, до весны не отпустит. С голода будешь пухнуть, чтобы не попасть в это заведение.
– Да не туалет это у меня! Задумал себе баньку соорудить, – перебил я старика. – Так что с запором повремени.
– А ты не врёшь? – посмотрел мне в глаза дедушка.
И мне показалось, что где-то в глубине его зрачков я увидел скрытую смешинку.
– Да разве тебя можно обмануть? – отозвался я. – Ты же запросто читаешь мои мысли.
– Читал, но сейчас ты включил защиту. Поэтому я и думаю, что твои россказни про баню – враньё.
– Нет, не враньё. Завтра пойду искать старые сухие лиственницы, с них буду снимать кору и обкладывать этот шатёр, – показал я дедушке на своё сооружение.
– Твою задумку я понял: урасу ставишь. Хоть и придурок, но сообразил, похвально. Что ж делай, мешать не буду, и помни про запор. Такие дела я делаю влёгкую. Могу заодно и геморрой тебе организовать, чтобы веселее было.
– Не надо, не надо! – успокоил я Чердынцева. – Это на самом деле баня.
– Ладно, я тебе поверил. Прощай! – и старик в сопровождении своих псов отправился восвояси.
На следующий день я обложил остов урасы пластами лиственничной коры, а вечером растопил в своём балагане костёр. Когда костёр прогорел, я наполнил снегом кастрюлю и поставил её на угли. Через несколько минут снег превратился в кипяток, в который я ещё накидал снега. Вскоре у меня получилась полная кастрюля горячей воды. Закрыв вход в урасу широким куском лиственничной коры, я быстро сбросил с себя одежду и стал натирать голову собранной загодя берёзовой золой. Чтобы хорошо помыться, воды, конечно, было маловато. Поэтому пришлось несколько раз набивать кастрюлю снегом и ждать, когда вода в ней подогреется. Но в целом баня удалась, и я чувствовал себя чистым и вполне счастливым.
«Таз бы себе соорудить из бересты, – думал я, отдыхая после ужина. – Только его не хватает для полного счастья, а ещё лучше слепить таз из глины. Тогда в нём можно будет не только мыться, но и греть воду. Только чтобы слепить что-то похожее на таз, потребуется хорошая шамотная глина, иначе изделие при сушке растрескается. Вместо шамота можно использовать песок, – вспомнил я. – Его можно надолбить у озера, а глины полно под ногами в моём жилище. Но это потом, на досуге, – отбросил я мысль о глиняном тазике. – Сейчас, пока мало снега и не так сильны морозы, надо пойти на охоту. Если мне не удастся добыть нескольких оленей или лосей, останусь я и без одежды, и без настоящих таёжных лыж. Фактически может произойти катастрофа: на одной рыбе я вряд ли протяну долго. Это в начале зимы она хорошо ловится, а когда ударят сильные морозы, рыба тоже уснёт. Да и лёд будет таким, что до воды не добраться. Меня может спасти только удачная охота. Надо всё успеть».
Вздохнув, я стал считать оставшиеся патроны. Их оказалось немало: целых двенадцать пулевых и пять заряженных картечью. Последние я отыскал в одном из карманов своего рюкзака. Очевидно, они там остались из кажущегося теперь далёким прошлого. Раскидав лишние патроны по карманам, я зарядил магазин своей «Сайги» и стал дожидаться рассвета.
«Куда идти, – думал я, – в незнакомые места за озеро или вернуться туда, откуда пришёл? Там, за грядою холмов, всё знакомо: в редком лиственничнике пасутся стада диких оленей, а вдоль ручьёв по ельникам можно натолкнуться и на лосей. Неплохо было бы взять с собой дедовских собак, – подумал я. – Но разве свихнувшийся со мной их отпустит? Конечно, нет! Наверняка понимая, что я собрался на охоту, собак своих он привязал».
Догадка моя оказалась верна. Когда рано утром я отправился к ручью, то увидел, что лайки деда сидят на привязи.
«Получается, что дедуля за мной внимательно следит, – усмехнулся я про себя. – Всё-то он предусмотрел. Даже вариант моего ухода в тайгу. А вдруг, пока я буду рыскать в поисках добычи, он спалит за компанию с банькой и моё импровизированное зимовье? – невольно пришло мне в голову. – С психикой у него нелады, от таких можно ждать чего угодно».
От этой мысли я даже остановился. Но, поразмыслив, пришёл к выводу, что вряд ли дед на это пойдёт. Хоть он и не в себе, но не до такой же степени, чтобы из неприязни ко мне сжечь свой же собственный сарай, к тому же утеплённый, с крышей и печью. Успокоившись и взяв себя в руки, я быстрыми шагами направился в сторону цепи холмов, которые, в силу обстоятельств, были мне знакомы. Туда, где, по моим расчётам, могут пастись стада оленей.
К полудню я поднялся на водораздел и стал внимательно осматривать местность. Оленьих набродов [18] была уйма, но их самих, сколько я не вглядывался в заснеженные склоны, так и не увидел. Поразмыслив, я решил сделать по лиственничному мелколесью большой круг, быть может, мне повезёт наткнуться на свежие следы оленьих жировок. Выбрав направление, я двинулся вниз по склону. Часа через три я замкнул свой круг и разочарованно осмотрелся. Мои усилия оказались напрасными. Свежих оленьих следов ни внутри круга, ни за ним не оказалось. Стало ясно, что олени покинули склоны холмов. Но кто их спугнул? Волчьих следов в лесу я не заметил, однако факт остаётся фактом. По неизвестной причине оленье стадо, примерно в 300-400 голов, оставило свои пастбища и ушло, судя по следам, куда-то на север.
18
Наброды – следы зверей.
Так как догонять стадо времени у меня уже не было, а зимний короткий день подошёл к концу, я занялся приготовлением бивака. Через час лагерь был готов, я разжёг костёр и стал готовить ужин. Кроме мёрзлой рыбы, у меня ничего не было, но это меня не смущало. Я пытался понять странное поведение оленей. «Кто их спугнул? Они ещё недавно были здесь, буквально пару дней назад, а теперь их след простыл. Ну и дела! – размышлял я. – Что же делать? Если стадо двинется дальше, за ним не угнаться. Хорошо, что ещё мало снега, но если начнутся снегопады – погоне конец, самому бы уцелеть».
И в этот момент, откуда ни возьмись, передо мной возникло ухмыляющееся лицо таёжного психа.
– Ну что? – скривились в ехидной ухмылке губы дедушки. – Как твоё ничего? Наверное, зуб на зуб не попадает? А я, молодец, температуру чуть понижу, градусов эдак на десять-двенадцать. Надо же тебя как-то развлечь, а то ты, я вижу, скоро со скуки помрёшь.
И тут до меня дошло, кто виноват в моей неудачной охоте.
«Конечно же псих-одиночка! Это его работа – перегон оленей на другое пастбище! Как до меня сразу не дошло! Ну и ну! Что же теперь делать? Если отшельник способен силой мысли гонять по горам стада копытных, то мне уж точно крышка – без тёплой одежды и пищи в тайге не выжить. Как это он ещё рыбу от моей проруби не распугал? – подумалось невольно».