Наследие Дракона
Шрифт:
– Что значит «не забудешь»? – Джиан сдержал желание вытереть щеку. – Я не понимаю.
– Конечно, где тебе это понять, глупый мальчишка? Ты ведь еще совсем желторотый. Принц, дитя, губы которого еще помнят вкус материнского молока. Ты ничего не знаешь. Так что смирись с этим и не забывай своих корней, тогда у тебя будет шанс выжить.
Джиан посмотрел на нее, а затем опустил глаза на висевший у него на шее жемчуг, темный, как последний вдох сумерек. Он подумал о матери, о том, как она отбрасывала мокрые волосы с лица и смеялась, выныривая из океанских глубин с корзинкой толстых устриц. Юноша попытался всем сердцем вобрать это воспоминание, сжал
– Хорошо, – пообещал он. – Я запомню.
4
Жизнь – это боль. И только смерть приходит без труда.
Захватчики пришли, как темные тени, которые падают на залитую лунным светом синюю гладь воды. Заостренные кили громадных кораблей прорезали мягкую турмалиновую кожу великого Дибриса, паруса, точно алебарды, вонзались в небо.
Каждый атуалонский корабль был делом жизни отдельного художника. Резной дракон, кирин и рок вглядывались в водную гладь, казалось, возмущенные тем обстоятельством, что стоявшие на берегу люди еще не преклонили колени перед Ка Ату, великим королем- драконом Атуалона. По бокам каждый корабль щетинился веслами, точно рыба-игла своими шипами, а на носу и корме висели разноцветные фонари. Гигантские барабаны трудились, словно тысячи перепуганных сердец, выбивая призыв к неотложным действиям. До берегов долетал запах благовоний.
В центре, будто король в окружении слуг, шел массивный военный корабль, нос и бока которого были вырезаны в форме великого дракона-виверна. Черная морда искривилась в безмолвном рыке, а тело грузно и величественно скользило по воде, точно это было зловещее речное чудище. Темные паруса рвались и свистели на ветру, а на палубах было так много золотых масок байидун дайелов, что во всем этом сонме, казалось, проскальзывала блестящая пелена чистой магии.
Но Хафсу Азейну не впечатлило это зрелище.
По ее сигналу завыли, поднимаясь и опускаясь, трубы-шофароты, которые подносили к губам в древних приветствиях и призывах об опасности стоявшие на побережье женщины: за двумя короткими гудками следовал длинный грудной вопль, переливы звуков растекались вверх и вниз по реке, пока у людей не зазвенит в ушах и зубы не застучат им в такт. Звуки таяли, оставляя на коже эхо странных вибраций. Когда по водной глади пронесся последний призыв, ему ответили длинным тонким воплем – какой-то крупный змей принял их песню за эхо собственной боли и одиночества.
Хафса Азейна улыбнулась. Этого должно быть достаточно для того, чтобы противники повыпрыгивали из своих лодок.
Она держала в руках шофар акибру, тяжелый закрученный инструмент, который собственноручно изготовила из рога золотого барана. Это был образчик истинной красоты, прозрачный и блестящий, подобно речной жемчужине – нежный, смертоносный и сладкий. Дух, таившийся в глубинах ее сознания, прошептал традиционный призыв.
Воспользуйся мной! – начал упрашивать он. – Дай мне волю! При помощи этого инструмента Хафса Азейна могла бы открыть двери между мирами и вызвать Дикую Охоту, а также избавиться от короля драконов. А то, что Охотница первым делом убьет того, кто ее призвал, большого значения не имело. В конце концов, что такое жизнь повелительницы снов по сравнению с судьбой целого народа? Какое значение имела ее собственная жизнь после того, как она забрала столько чужих?
Разумеется, если Ка Ату умрет, не оставив наследника, никто не сможет удерживать власть над атулфахом, поддерживать ленивый сон дракона, и мир расколется, как яйцо, из которого рвется наружу жизнь. Это обстоятельство следовало принять во внимание.
Хафса поднесла шофар ко рту, сжала его губами и подула. Все замерло на пляже на несколько длинных сердцебиений, пока песнь золотого барана струилась по воздуху, усмиряя ветер своей красотой, чудовищностью и ощущением утраты. Речная тварь завыла от ужаса – за эти несколько биений сердца она подплыла ближе, но теперь издала прощальный крик, прежде чем навсегда исчезнуть. Даже твари знали этот голос.
Хафса Азейна опустила шофар и, не обращая внимания на рвущуюся наружу злобу инструмента, вытерла мундштук подолом туники. Она решила не призывать Охотницу. Возможно, она еще не готова к смерти.
Интересная мысль.
Чужестранцы – мужчины и женщины – с шумом высыпали из кораблей с драконьими мордами. Началась неразбериха цветастых одежд: на солнце ярко переливались багровые шелка и белый хлопок, доспехи из кожи с жестяными вставками и холодная сталь.
Солдаты и франты, матроны, патроны и рабы… Город Спящего Дракона всей своей мощью обрушился на Зееру.
В Атуалон я ехать не захотела, – подумала повелительница снов, – поэтому он сам приехал ко мне.
Хафса Азейна знала многих атуалонцев: с одними она познакомилась еще в молодости, других встречала в Шеханнаме. Перво-наперво ее взгляд привлек королевский заклинатель теней, кварабализец, который возвышался над толпой на добрую голову. Его кожа была черной – не просто темной, а смоляной, – и ее повсюду украшали драгоценные камни, так что заклинатель блистал, словно звездная ночь. Кошачьи глаза цвета летнего неба лениво щурились от полуденного солнца. Его сопровождала ухоженная молодая женщина в два раза ниже его ростом, от шеи до лодыжек закутанная в бледно-зеленые шелка. Должно быть, это его дочь и, разумеется, тоже заклинательница теней. Только черный маг мог рассчитывать на то, что сможет пережить путешествие из Выжженных Земель.
Матту Пол-Маски тоже прибыл. На младшем сыне Башабы была самая обычная полумаска, на сей раз сделанная в виде бычьей морды. Матрона Белланка в тяжелом официальном платье, точно мать-наседка с выводком, возглавляла стайку хмурых патронов. Прибыли слуги и рабы, солдаты и стражники – охранявшая королевское семейство гвардия драйиксов со шлемами в форме вивернских драконов, королевские легионеры в шипастой кожаной броне и поразительное количество одетых в белое саларианцев из частных войск, которые воспитывались и содержались на жалованье у торговцев солью из Салар Мерраджа.
Заметив их, Хафса Азейна нахмурилась, и ее недовольство лишь усилилось при виде полудюжины отвечавших только перед Ка Ату байидун дайелов, закутанных в кроваво-красные плащи воинственных магов и с золотыми масками на лицах.
А потом она увидела Левиатуса.
Высокий юноша летел, смеясь, по корабельному трапу, широко расставив руки. Его волосы, похожие на языки темного пламени, хлестали его по лицу. Он не мог быть никем иным, кроме единственного сына Ка Ату, выросшего в ее отсутствие. Юноша внимательно оглядел толпу. Их взгляды встретились, и улыбка Левиатуса стала еще шире. Он спрыгнул в воду и помчался к Хафсе Азейне через речной поток, как будто в целом мире не было никого, кроме них, а потом сжал ее в крепких объятиях, продолжая при этом смеяться и кружить ее в воздухе, как некогда кружила его она.