Наследие Дракона
Шрифт:
– Как раз собирались… но его уже лишили руки!
– Он схватил меня! – крикнула Гителла и сплюнула на песок. – Этому чужеземцу еще повезло, что я отрезала ему только руку.
Ее, судя по всему, уже успокоившийся вашай вышел вперед в сопровождении Курраана и занял место рядом с девушкой.
Левиатус посмотрел на воительницу, отметив про себя ее порванную куртку и выражение лица, а затем перевел взгляд на своего безрукого соотечественника, который с побелевшим лицом висел между двумя разгневанными воительницами. После этого Левиатус взглянул
– Меиссати, – произнес он, – если вы позволите…
Она кивнула в знак согласия.
Левиатус преодолел расстояние, отделявшее его от обвиняемого, и потянулся было к матерчатому кляпу, но единый вздох окружающих заставил его остановиться.
Из толпы, точно поднявшиеся из песка мрачные призраки, выступили несколько байидун дайелов – дюжина, а то и больше. Один из них, с виду тощий и слабый, без промедления подошел к Левитатусу и встал рядом с ним. Байидун дайел изящно махнул приговоренному мужчине рукой, склонив золотую маску в немом вопросе.
– Ну что ж, – сказал Левиатус, отходя в сторону. – Если такова воля моего отца…
– Что это такое? – потребовала объяснений умм Нурати.
Она попыталась сделать шаг вперед, но ей помешали темные воины, которые обступили ее, точно пальцы одной руки, сжимающиеся в кулак. Обнаженные лезвия их мечей горели в полуденном сиянии.
Хафса Азейна выступила вперед, с недовольным вздохом присоединяясь к игре.
– Байидун дайелы… поддерживают связь с драконьим королем. Он может видеть их глазами…
– И говорить через них.
При первом же звуке этого нового голоса смолкла и толпа, и поющие дюны, и весь мир. Это был голос молодой женщины, легкий и сладкий, – но также и голос мужчины, темный, густой и опасный, как мед терновника. Второй, более могучий голос оседлал первый так же, как человек седлает коня, и донесся через мага в кровавых одеждах. Когда это случилось, гладкая и безликая маска ожила, будто изнутри к ней прижималось, скрываемое под золотым занавесом, мужское лицо. Золотые глаза устремились на Хафсу, а золотые губы искривились в подобии улыбки.
– Так вот ты где, моя маленькая, – прохрипел голос. – Неужели ты думала, что сможешь вечно от меня скрываться?
Хафса Азейна ничего не ответила. Дрожь охватила все ее тело с головы до кончиков пальцев ног, и слова застряли в горле, словно кусок вороньего мяса.
– Отец, – пробормотал Левиатус и упал на колени.
Остальные атуалонцы, все как один, тоже опустились на землю, словно колосья пшеницы под лезвием серпа.
– Что здесь случилось? – Лицо драконьего короля стало отчетливее под маской, и в то же время голос женщины полностью исчез. – Зачем вы меня призвали? Я был занят песней.
Он задавал вопрос Левиатусу, однако его горящие глаза ни на миг не отрывались от Хафсы Азейны.
– Произошло небольшое… недоразумение. Один из наших людей, вероятно, напал на молодую женщину зееранимов…
– Вероятно?
– Ваше высокомерие, – вмешалась Нурати, делая шаг вперед, – мы выслушали слова девушки, но еще не успели допросить мужчину.
Джа’акари при этом сердито зашептались, а девушка в порванной куртке покраснела от гнева.
– Ах, так значит вам нужна правда? – Золотые губы растянулись в сардонической усмешке. – Я слышал, что ваш народ ценит правду больше жизни.
– Эхуани, – пробормотали воительницы.
– Вот уж действительно, эхуани. Ну, если уж вы так хотите знать правду… – Байидун дайел резко повернулся к обвиняемому и вырвал кляп у него изо рта.
– Мой король, – прохрипел мужчина. Если бы его не держали, он упал бы лицом вниз. – Мой король…
Человек поднял глаза в немой просьбе, но внезапно замолчал. Его лицо исказилось. Взгляд был исполнен такого ужаса, какого Хафсе Азейне еще не доводилось видеть. Губы раскрылись, обнажая ряд зубов, глаза сделались большими и безумными, а жилы на шее так напряглись, будто он вот-вот закричит и будет кричать, пока его сердце не разорвется. Но звука не последовало, и тишина была наполнена страхом.
Звук раздался позже и оказался еще более чудовищным, чем можно было ожидать. У него был привкус окровавленного мяса, шипящего на огне, а за шипением последовали взрыв и треск, точно человека разрывали изнутри. Зловонный маслянистый дым повалил у обвиняемого изо рта, и когда воительницы в ужасе бросили его на землю, он начал дергаться на песке. В конце концов из его ноздрей выплыло облачко сероватого дыма. Лицо, похожее на кусок расколотого угля, раскрыло рот в немом вопле.
Капризный и безжалостный пустынный ветер разорвал на куски его выгоревшую душу.
Байидун дайел снова повернулся к изумленной толпе. Ка Ату еще раз улыбнулся. Так улыбается фокусник, видя реакцию маленьких детей на его простейшие трюки.
– Ваша воительница сказала правду, – произнес он. – Этот мужчина действительно нанес оскорбление этой молодой женщине. Могу заверить вас, что больше он этого не сделает. Довольны ли вы теперь?
Аскандер прочистил горло.
– Нет?
– На самом деле, – произнес первый стражник, и в его голосе не было обычного спокойствия, – поскольку воительница принадлежит нам, а обида была причинена ей, правосудие также должны были вершить мы. Вам не следовало забирать эту жизнь.
Стоявшая за Хафсой Ани нервно кашлянула.
Осторожнее, Аскандер, – подумала повелительница снов. – Ты не знаешь этого человека, как знаю его я.
Лицо под золотой маской осталось неизменным.
– Ну что же, хорошо, представитель племени. Я задолжал тебе одну жизнь. Можешь оставить себе… эту.
Байидун дайел снова замер. Волны пробежали по золотому лицу от середины к краям, и маска опять застыла – гладкий, отполированный овал с прорезями для глаз, скрывающий лицо.
Байидун дайел свалился на землю, словно брошенная невнимательным ребенком тряпичная кукла. Присутствующие, включая зееранимов, атуалонцев и оставшихся байидун дайелов, отступили от распростертых на песке тел.